Альфа-фея
Название: Замена
Автор: Derek Winslow
Баннер: Alizeya
Пейринг и персонажи: Дин/Кастиэль, Бобби, Наоми и другие ангелы
Жанр: Ангст, Драма
Рейтинг: R
Размер: ~ 6500 слов
Таймлайн: 4-5 и 8 сезоны
Предупреждения: есть немножко Дин/Хейэль, но Дин не очень виноват);
Дисклеймер: Признаёмся, мы всё это на ходу сочинили
Саммари: Дин Винчестер - яд. Чума. Любой ангел, решившийся приблизиться к нему, навеки потерян для Небес. Но ему нужен только один-единственный ангел.
читать дальше***
Луг, на излёте лета выгоревший почти до соломенной желтизны, даже на закате дышал солнцем, отдавая обратно накопленное за день тепло. Двигатель под капотом Импалы еле слышно потрескивал, остывая. Звук был привычным и успокаивающим, пиво холодным, а общество, в котором его предстояло пить, не то, чтобы приятным, но, по крайней мере… почти не раздражающим.
Сэм, как часто делал в последнее время, испарился в неизвестном направлении, проблеяв нечто невразумительное, Бобби, после возвращения Дина из ада, смотрел на него, как на снаряд, не взорвавшийся до сих пор по чистому недоразумению, а оставаться наедине со своими мыслями Дину в этот вечер не хотелось.
Ангел был, конечно, существом бестолковым и, неверно поняв что-либо, мог не просто сморозить глупость, но и наворотить невесть чего с поистине ангельским размахом, однако, у него получалось слушать, а иногда даже кивать в нужном месте. Какие выводы делал для себя пернатый из сказанного, для Дина было не так уж и важно. Слушает, молчит, не разболтает Сэму, как его старший брат расклеился - прекрасно, больше ничего и не нужно. Собака или кошка, наверное, справились бы с этой задачей примерно с тем же успехом, но от них в салоне Импалы было бы намного больше шерсти. Правда, на них не пришлось бы переводить пиво, но тут Дин рассудил, что никто не совершенен, а бутылка пива – не слишком высокая цена за не раздражающее в целом общество.
Дин вытащил из видавшего виды холодильника для пикников вторую бутылку и, подавив рефлекторный порыв лихо перебросить ее собеседнику, сам сковырнул крышечку кольцом для ключей и протянул пиво ангелу, будто нежной деве.
Тот как нежная дева и отреагировал – потянулся навстречу с удивлением и нерешительностью, а потом радостно вспыхнул, будто ему предлагали не далеко не самое элитное на свете пойло, а руку, сердце, плюс бриллиант в четыре карата.
- Нечего мне глазки строить. Пей, - буркнул Дин в неуклюжей попытке скрыть неловкость и, облокотившись на крыло Импалы, с удовольствием отхлебнул из своей бутылки.
Ангел пару минут изучающее буравил его взглядом, потом облизнулся в предвкушении нового для себя ощущения и решительно обхватил губами бутылочное горлышко. Дин мгновенно почувствовал себя растлителем несовершеннолетних. То, что несовершеннолетнему было несколько тысяч лет, ничуть не успокаивало.
Что могли увидеть немногочисленные люди, случайно оказавшиеся в этот вечерний час на объездной дороге? Симпатичного, но выглядящего достаточно опасным парня в потёртой кожаной куртке, настоящего сорвиголову и перекати-поле, путешествующего на винтажной тачке и… вот это невинное существо в нелепом наряде и с видом, просто кричащим: «Меня похитили прямо с работы, чтобы ограбить, надругаться и убить, оставив без кормильца и отрады старушку-маму и шесть кошек!»
- Кхм, - Дин прочистил горло. – Ты бы все-таки переоделся что ли? Не хочу обидеть, но тот, кто носит такое все время, выглядит странно. Я думаю, чувак, в тело которого ты забрался, ходил в таком виде только на работу. Люди – существа многозадачные и одеваются по-разному – на охоту одно, выпить с друзьями – другое, на пляж третье…
Ангел растерянно опустил голову, разглядывая свою дурацкую рубашку, даже по-детски потеребил пуговицу у воротника и погладил нагрудный кармашек, и Дин невольно обратил внимание на то, какие аккуратные у него руки. Не то, чтобы он обычно обращал внимание на такие вещи, но разница между отпечатком, выжженным на его плече и вот этой маленькой, почти девичьей ладонью, слегка напрягала.
Конечно, когда пернатый тащил его из Ада, он не был вот этим тощим пареньком в красно-желтой форме работников сетевой закусочной, а пребывал в своём истинном облике, каким бы тот ни был, но все-таки...
Что-то было неправильно с этим Сэм… Сам… Альфи. Абсолютно, решительно и бесповоротно НЕ ТАК.
Чертог Наоми был словно соткан из холодного белого света – блеск стекла, металла, пластика, простота и чёткость линий – всё, что необходимо и достаточно, чтобы внушить её ангелам почтение и трепет. Всё, как она любила.
Ангелу нравилось так думать о себе – «она». Простое женское имя, едва напоминавшее полустертое, древнее, данное ей покинувшим их Отцом, женский облик – идеальное сочетание материнской мудрости, строгости и красоты. Власть и Сила должны иметь красивое лицо. Отца больше нет с ними, а тот, кто, напитавшись силой человеческих душ, хотел занять Его место, не справился, дискредитировал себя. Если никто не может стать новым Отцом - Отец больше не нужен ангелам.
Теперь у ангелов будет Мать.
Да, Наоми не дано дарить жизнь, но нежной и твёрдой рукой она поведет оставшихся в живых небесных братьев за собой, как своих собственных детей, направит их к Свету, осияет их путь своей мудростью и спасет всех, кого можно спасти.
Наоми с нежностью посмотрела на распятое на операционном столе тело. Оно было неподвижно. Дыхание и сердцебиение были сведены к минимуму, открытые глаза - источники двух уже иссякших кровавых ручейков - не мигали. Наоми чувствовала, что истерзанная благодать Кастиэля сжалась в одну пульсирующую точку где-то там, где у глупых людей располагалось сердце, и непрестанно взывала к тому, кто промыслом Создателя даже не был наделён даром услышать истинный голос ангела.
Насчет Кастиэля у Наоми были сомнения. Он ушел слишком далеко по пути неповиновения, его сущность была глубоко изъязвлена пороками, которые могли оказаться неискоренимыми. Но Наоми должна была попытаться отторгнуть неразумного ангела от ядовитого земного источника и вернуть его настоящей семье.
Это могло потребовать огромных усилий – вмешательство в ткань реальности, перемещения во времени и коррекция не только событий, но и памяти людей и сверхъестественных существ, не влекущие масштабного сдвига истории, требовали филигранно тонкого расчета и просто колоссального количества энергии. Стоило ли это того?
Наоми считала, что стоило. Она очень долго шла к власти, и получила её заслуженно, но кое-кто из братьев мог быть недостаточно уверен в том, что Наоми достойна этой власти. Если непокорный Кастиэль, раскаявшись, вернется и преклонит колени перед ней – это ли не будет доказательством справедливости её победы?.. Те, кто принял её как Мать, утвердятся в её силе и праве, а те, кто колебался и готов был ступить на скользкий и тернистый, но продиктованный лишь собственным выбором путь Кастиэля, поймут, насколько это может быть губительно, и насколько лучше не покидать материнских объятий, чем приползать назад униженным и пристыженным.
Так Небесные братья узрят Её могущество и силу Её всепрощения.
Ибо Мать милосердна, она любит всех своих детей.
Воздух в старом амбаре был просто пропитан удушливыми парами краски – от запаха дешевой эмали из баллончиков, наверное, с десяток лет провалявшихся в бездонных подвалах Бобби, забитых разным барахлом по принципу «на всякий случай» и с оговоркой «выкинуть всегда успею», слезились глаза, и кружилась голова.
Наверное, от окончательной потери сознания спасали щели, из которых по большому счёту и состояли стены заброшенной развалюхи, но тот же самый фактор, по мнению Дина, сводил на нет всякую полезность охранных знаков. Кроме того, поскольку им так толком и не удалось выяснить, кто идет по пятам за Дином от самого ада, вполне могло оказаться, что этот монстр как раз из того самого одного процента бактерий, который не убивает самое крутое антибактериальное мыло, изобретенное человечеством.
Впрочем, Бобби, рисовавший эти знаки как ошалелый, судя по всему, был другого мнения и на тот же самый всякий случай чертил все известные ему защитные символы из всех известных ему культур. Сначала он шипел Дину что-то вроде: «Раз уж втравил меня в эту бесову затею, не стой, как деревенский дурачок посреди ярмарки, помогай!», потом плюнул, видимо, решив, что сам вряд ли будет чувствовать себя в безопасности в окружении знаков, начерченных таким адовым во всех смыслах этого слова художником, как Дин.
Наконец, удовлетворившись интерьером, Бобби обозрел приготовленное Дином оружие и в который раз сообщил названому сыну, что его побывавший на том свете мозг выродил несусветную дурь, из-за которой они оба склеят ласты. Но Дин был неумолим, и Бобби, вздохнув, склонился над горшком с вонючими травами и принялся шустро бубнить на латыни. Травы, как им и следовало, вспыхнули, задымили, речитатив старого охотника стал громче, возвысившись до приказного тона, оборвался и… больше ничего не произошло.
Не произошло и через пять минут, и через десять, хотя оскорбленный в лучших чувствах Бобби уверял, что не мог ошибиться, и неведомая тварь, к какому бы виду она не принадлежала, притянутая заклинанием вызова, должна вот-вот появиться на пороге. У Дина, в общем-то, не было причин не верить старику – воздух просто звенел от напряжения – точно как на заправке и в мотеле перед тем, как начали странно себя вести электроприборы, и взорвались все стекла.
Дин между делом подумывал, не воспользоваться ли неожиданной неторопливостью монстра - не тюкнуть ли Бобби по голове и не оттащить ли в кусты, подальше от чертова амбара. Уж если этому гнилому сараю предстояло схлопнуться под натиском неведомого чуда-юда, логично было бы свести потери к минимуму. Сэм, салатолюбивой душе которого как-то весьма внезапно прихотнулось среди ночи невитаминного бургера – придумал бы что-то получше - слава Богу, где-то шлялся, и это само собой решило проблему нежелательности его присутствия, но, втянув в это темное дело старика, который был явно против, Дин поступил по-свински. Но на этапе вызова чуда-юда без Бобби было не обойтись, а вот теперь избавиться от Бобби можно было только поступив еще более по-свински, и Дин озадачился вопросом – насколько сильно повлияло на его решения то, через что ему довелось пройти там?
Он гнал от себя мысль, что вместо неведомого существа-спасителя с неизвестными намерениями увидит Аластара, который ухмыльнется и скажет, что отпуск закончился, пора возвращаться на работу… гнал, но не мог отделаться от неё. С Аластара сталось бы сыграть с ним такую шутку, как сталось бы и поделиться с его семьёй, во что Дин превратился в аду. Как в это ни сложно было поверить – этого он боялся едва ли не сильнее, чем возвращения в преисподнюю.
Внезапно сверху донесся какой-то звук, прервав его безрадостные мысли.
Дин и Бобби оба вскочили со своих мест и задрали головы – вихрь, налетевший откуда ни возьмись, загремел листами железа на крыше амбара.
- Ветер? – неуверенно предположил Дин, глядя на Бобби.
Но это был не ветер.
Заплясали на своих проводах, заискрили и полопались лампы в пыльных колпаках-тарелках, обдав их брызгами стекла, заскрипели, открываясь, запертые на мощный засов ворота. Толстый деревянный брус был на месте – он просто вдруг оказался переломлен пополам, как соломинка. На порог легла длинная тень, и Дин судорожно перехватил заряженный серебром обрез. Ему не надо было видеть Бобби, чтобы знать, что тот сделал то же самое.
В первый раз они выстрелили почти одновременно, и пустое пространство амбара заполнилось оглушительным грохотом. Фигура даже не замедлила шага - серебряные пули причиняли ему не больше вреда, чем сушеный горох, но они продолжали стрелять, пока оба магазина не опустели.
Дин отшвырнул ставший бесполезным обрез и схватился за нож Руби, и в этот момент, луна, вышедшая из-за облаков и заглянувшая в полуразобранную крышу, осветила пришельца.
Дин стиснул зубы – неизвестно, что это было за создание, но выглядело оно как мальчишка. Тонкий, звонкий, хорошо, если лет восемнадцати, в форменной полосатой рубашке сетевой закусочной «Крошка-картошка». Насколько он теперь знал, демоны особенно любили прибирать к рукам существ юных и невинных, а этот студентик выглядел так, что ему спиртное не продали бы даже по предъявлению документов. С одной стороны, Дин возблагодарил судьбу за то, что это не была восьмилетняя девочка, с другой – должен был признать, что дело это облегчало весьма незначительно.
Оказавшись в центре помещения, мальчишка остановился, озираясь, глаза его расширились в изумлении:
- Это просто невероятно! – выдохнул он. – Это всё вы сами нарисовали?..
Манера речи ничем не напоминала Аластара, но внутри Дина будто сорвалась какая-то пружина. Он качнулся вперед и по самую рукоять погрузил клинок Руби в грудь мальчишки, который опрометчиво отвлекся на какие-то символы, будучи всего в шаге от него. Определенно, это был не Аластар, но затевать игру в угадайку Дин не собирался.
- Ой! – паренек обиженно поморщился и выдернул нож из груди. На рубашке при этом остался едва заметный след крови, растворившийся буквально на глазах. Дин отступил назад, но мальчишка атаковать не собирался – он просто выпустил клинок из рук, и тот со стуком упал на пол.
Кажется, Дину удалось сосредоточить на себе внимание неведомого монстра, хоть и вполне человеческие, но странные, неожиданно серые бездонные глаза вперились в него и смотрели не мигая.
- Дин, - это было произнесено утвердительно и с каким-то абсолютно неприличным придыханием, словно мальчишка был восторженной школьницей, которую провели за кулисы к Джастину Тимберлейку. – Я - Самандриэль.
- И что? – буркнул Дин, чувствуя себя под этим взглядом до крайности глупо, но Бобби за спиной мальчишки незаметно подбирался к мачете, видимо рассудив, что снести неведомому чуду-юду башку будет надежнее. – Ты что такое вообще?
Новоявленный Самандриэль помедлил, но потом будто вспомнил заученную роль и, подбоченившись, выпалил:
- Я – ангел Господень!
Тень под его ногами подобралась, зашелестела и развернулась над его плечами силуэтом огромных крыльев.
- Ну да, а я – фея! – рявкнул Бобби, занося мачете над головой щуплого любителя спецэффектов.
«Ангел» охнул и быстро щелкнул пальцами у Бобби перед носом. Старик закатил глаза и как подкошенный рухнул на пол.
- Совсем забыл, - смущенно пробормотал Самандриэль. – Это же надо было сделать сначала…
В какой-то момент Дина накрыло ощущение дежавю, словно всё это с ним уже когда-то было, а теперь он смотрит на все это сквозь мутное кривое зеркало.
Видимо, пары краски все-таки сделали свое черное дело.
Он больше не мог отключать болевые ощущения.
Кастиэль чувствовал, как стонет все тело, скованное неподвижностью, как трещат под натиском металлических винтов кости его черепа. Еще сильнее болело где-то в груди, и боль эта была не физической. Это было ошеломляющее чувство потери целостности, утраты чего-то важного и опустошающей беспомощности, ибо это важное невозможно было вернуть.
Он больше не мог прятать мысли и воспоминания.
Наоми перетрясала их, копаясь в его голове, как в бельевой корзине, брезгливо морщась, как будто все, что он делал, думал и чувствовал, было невообразимо грязным, недостойным. Хотя Кастиэль мог бы поклясться именем Отца – и это тоже было грехом – что в его намерениях никогда не было скверны, пусть он и совершил много того, о чём крайне сожалел. Но одним из самых страшных, по мнению Наоми, грехов было то, что Кастиэль не понимал - какое она имеет право его судить?
Когда-то с Кастиэлем уже проделывали подобное, и он со стыдом вспоминал, как уступил Захарии, признал себя неправым, отрёкся от друга, отстранился от него.
Наоми шептала ему, что именно то решение и было правильным, и он зря свернул с этого пути – его верность, его любовь не должны принадлежать существу низкому и слабому, это равносильно тому, если бы человеком владела бы даже не собака или кошка, а жук или таракан. Люди, как и жуки и тараканы - прекрасные творения Отца, память о бескрайности Его фантазии, но при этом они – существа, находящиеся на гораздо более низкой ступени по уровню осознания Божьего Замысла, живущие по своим законам, несопоставимым с величием крылатых братьев. Людьми следует разумно управлять и только. Дружить с людьми и любить их – удел существ гораздо более незамысловатых.
А Кастиэль думал о том, что чистый свет души человека, рождённого спасать жизни, сияет во сто крат прекрасней ангельской благодати. Слабости и несовершенства – это всего лишь частицы, из которых создается совершенное создание. Если разобрать на части самый прекрасный храм, можно получить ни больше, ни меньше, чем кучу камней и строительной грязи. Наоми никогда не понять, что человек – существо целостное, неповторимое… Она предпочтет перебирать пыльные кирпичи и не увидит за ними храма.
- Ты – всего лишь орудие. Не друг, не брат, не любовь всей жизни. Ты маленькая ручная пташка, которую он держал в клетке из твоей собственной привязанности, - пела ему Наоми. – Вырвись из неё. Ты – птица, он мошка, которую ты в любой момент можешь раздавить. Пройдет какая-нибудь несчастная сотня лет, и ты даже не вспомнишь его лица. Не потому, что память твоя слаба, а потому, что все насекомые на одно лицо для того, кто парит высоко над ними.
А Кастиэль видел перед собой глаза Дина – светлые, живые. Их он не перепутал бы ни с чьими глазами на свете. Он видел, как они смеялись, в том числе и над его неуклюжестью, и готов был быть еще более нелепым, лишь бы эти глаза смеялись чаще. Он видел Дина плачущим, и понимал, что был единственным, перед кем Дин в подобный момент не прятал лица.
Да, он уходил от Дина, обижался, злился, решал, что служит Небесам, а не слабому, вздорному и непочтительному ко всему, включая Создателя, человеку… Даже забывал его. Но всё равно всегда возвращался к нему.
Наоми смеялась над его воспоминаниями и краткостью памяти человеческой.
Она погружала Кастиэля в хоровод видений, в которых Дин смеялся над Самандриэлем, усевшимся на подушку, производящую неприличные звуки, и хлопал его по спине на выходе из борделя, а потом заглядывал в глаза Иезикиэлю и убеждённо говорил: «Если умирать не за это, то за что тогда?», и отчаянно призывал его в минуту опасности: «Зик, если ты слышишь, тащи сюда свою пернатую задницу!»
- Ты видишь, как легко и с какой готовностью твой прекрасный и совершенный Дин Винчестер принимает в своё сердце любых других ангелов?
А Кастиэль, зажмурившись и не дыша от боли, вспоминал, как холоден и дерзок бывает Дин именно в моменты смертельной опасности, как он дразнит врага, провоцируя его, пусть и в ущерб самому себе, на гнев и необдуманные действия, и, следовательно – ошибки, из которых рождается один-единственный шанс на спасение.
Он только надеялся, что ему не показалось, что во взгляде Дина на тех, кто должен был его заменить, нет-нет, да и проскальзывала некая неуверенность.
Над кладбищем завывал ветер, словно жалуясь на каком-то незнакомом языке на скуку своей рутинной тысячелетней работы – сметать с выщербленных надгробий серые и шуршащие мертвыми голосами сухие листья, которые, вальсируя под совсем не мажорный аккомпанемент ветра, вновь и вновь упрямо возвращались туда, откуда только что были изгнаны.
Дин вслушивался в вой ветра и шепот листьев в каком-то неживом оцепенении. Он не чувствовал своего переломанного тела, не чувствовал лица, ставшего кровавой гротескной маской, в висках билось только одно: «Ну, вот и все. Один. Один…»
Сэм, забравший с собой двух упёртых крылатых мудаков в зияющий провал в земле, не оставил от себя ничего… кроме нескольких десятков вещей и целого роя воспоминаний, режущих, как кинжалы. Ни тела, ни души. Нечего похоронить, не о чем помолиться.
В десяти шагах от Импалы потрепанной тряпичной куклой лежало тело Бобби со свернутой шеей. Куда отправилась душа старика, Дин боялся даже предположить.
А у старины Зика, если верить знатокам всякой религиозной чуши, души не было вовсе, а тело было заимствованным и принадлежало какому-то неизвестному бедолаге, имени которого Дин не знал, хотя на языке крутилось, словно ниоткуда взявшееся что-то несусветное, вроде Каспиан Новак… или Джастиэль Новачек?.. Или, может, Новотны? Хотя это уже было неважно, потому что от тела Зика тоже осталась лишь россыпь кровавых брызг.
Всех троих Дину предстояло отпустить и оплакать, хотя больше всего ему в этот момент хотелось последовать за ними. Он надеялся, что переломанные ребра сместились и острыми краями поранили легкие, так что скоро он просто-напросто захлебнется собственной кровью. И просто ждал.
Ждал, быть может, несколько часов, ставших годами, или минут, ставших часами – пока над головой не прошелестели под неумолчный вой ветра ангельские крылья.
Дин почувствовал, как на его лицо легла тень, и попытался открыть тот глаз, что пострадал чуть меньше. В первый момент он видел все сквозь мутную пелену слёз, и поэтому всё было нечетким, размытым. Иначе, с чего бы ему видеть Зика, одетым в дурацкий бежевый пыльник?
Когда набежавшие слезы удалось сморгнуть, всё в облике неожиданно воздвигшегося над Дином целого и невредимого Зика было на месте, включая не самые потрясающие, но вполне приличные и подходящие для такого зануды толстовку и куртку.
- Кас… Зик, ты жив?.. – прохрипел Дин, с трудом фокусируя взгляд на суховато-бесстрастном лице боевого товарища.
- И даже лучше, - как-то деревянно произнес Зик, вглядываясь в разбитое лицо Дина, а потом неловко положил руку на его плечо, чтобы почти сразу ее отдернуть.
Дышать сразу стало легче – кто знает, может быть, Дину и в самом деле грозила смерть от удушья. Мир приобрел привычные, неискажённые очертания – это открылся левый глаз и перестал слезиться правый. Исчезла напрочь боль в истерзанном теле – только тогда Дин понял, какой ужасной она была.
Но в сердце осталась глубоко зияющая саднящая пустота. И Зик смотрел так, будто что-то в этом понимал.
Будто что-то понимал во всем произошедшем.
- Зик, ты… Бог? – прошептал Дин,
- Приятный комплимент. Но нет. Хотя я полагаю, именно он вернул меня. Нового и улучшенного, - невыразительно и как-то заученно пробубнил Иезикиэль и отвернулся от Дина, словно не выдержав его ожидающего, молящего взгляда.
Он не был Богом, он даже не был воскрешен Богом, он не был отправлен сюда Богом.
Не только Дин ощущал, что всё чертовски, чертовски неправильно.
Пока Дин поднимался с колен, Зик склонился над телом Бобби, и Дин ощутил слабую тень радости, услышав сдавленный кашель и потрясенное бормотание старика.
Если К… - да откуда же берется в его голове это дурацкое имя? - Зик теперь достаточно силен, чтобы воскресить мертвого, может быть, он способен и на нечто большее?
Дин боялся надеяться на что-то, но не мог не надеяться.
Зик смотрел странно, да черт побери, когда Зик смотрел не странно?..
Очевидно было, ЧЕМ этот раз отличался от остальных – наверное, Зик никогда раньше не видел близко, как люди добровольно отправляют родных в адскую клетку, хотя, Касу и приходилось убивать ради Дина собственных братьев… Можно ли было считать, что это одно и то же?
Словно услышав путаные мысли Дина, ангел вздрогнул, уловив отклик полустертой, но упрямо проявляющейся связи, и отвел взгляд. На его обычно малоподвижном лице отразилось страдание, он нервно стиснул кулаки и прорычал, глядя куда-то вверх:
- Я больше не желаю участвовать в этом подлом обмане! Кастиэль должен вернуться на своё место, а я возвращаюсь на своё!
И исчез в легком шелесте крыльев, так похожем на шорох сухих листьев, поднятых ветром, оставив Дина и Бобби наедине с их скорбью и недоумением.
Кастиэль перестал призывать человека – то ли убедившись, что потуги его тщетны, то ли ощутив, что силы его на исходе. Это вряд ли стоило считать весомым продвижением к цели. На мягкое, но настоятельное предложение сотрудничать, Кастиэль все еще отвечал весьма витиеватыми, но при этом весьма грубыми человеческими формулами отказа.
Это не то, чтобы выводило из себя, но все же уже начинало раздражать.
Винчестер был существом, вредоносностью сравнимым только с вирусами… только вирусу было не под силу поразить ангела, а этот несносный человек в короткое время разъел разум уже двум крылатым братьям.
Послушный и бесхитростный Самандриэль, всегда с почтением относившийся к Кастиэлю и мечтавший вернуть своего бывшего начальника в строй, был в очень короткий срок абсолютно дезориентирован и едва ли не молился на дикого Винчестера, превознося его силу духа, мужество и свободолюбие.
Иезикиэль, считавшийся чётким и последовательным исполнителем, просто хорошим солдатом без особых амбиций, взбунтовался и громогласно требовал освобождения Кастиэля и немедленного воссоединения с его возлюбленным человеком.
Обоих пришлось изолировать, начисто стереть всякие следы их участия в этом весьма энергозатратном проекте и примерно покарать, откорректировав не только память, но и сами линии их существования.
Наивный обожатель бунтарей Самандриэль, своей глупостью раздражавший Наоми гораздо больше, чем Иезикиэль, и признанный ею абсолютно бесполезным, был приговорён пасть во временной петле от руки своего же кумира, заменив собой другую столь же мелкую, но не такую раздражающую сошку. Иезикиэля она решила пока оставить в живых, поместив в карантин, но нельзя было исключать возможности, что того тоже придётся ликвидировать.
Короче, причин для раздражения хватало.
Ко всему прочему, недавно отправленная на смену Иезикиэлю сестра Хейэль, уже несколько дней не выходила на связь.
Хейэль была из самых младших ангелов, причём без малейших перспектив к росту, ибо была бестолкова настолько, что любое задание ей нужно было объяснять трижды. Единственное, что у этого ангела хорошо получалось, это работа с неживыми природными объектами – резьба по скалам и прочие бесполезные вещи. Это внушало надежду, что на чуждой ей территории Хейэль будет действовать строго по её инструкции, а зловредные влияния ядовитого дружка Кастиэля не затронут её вечно юного разума.
Сквозь почти пятилетнюю временную толщу Наоми ощущала, что подчинённая жива. Даже, если можно так сказать, очень жива, что было странно и как-то особенно тревожило.
Наоми нахмурилась и скороговоркой произнесла доступную на данный момент только ей сокращенную формулу вызова. Ткань реальности пошла волной, выдирая для неё требуемую нить, и через секунду братья-привратники втолкнули в чертог Наоми встрёпанную и запыхавшуюся Хейэль.
Девица выглядела так, словно весь преодоленный ею во времени и пространстве путь пробежала бегом, и на лице ее было написано будто бы… недовольство?
- Печать пала в точности как было предписано?- осведомилась Наоми, воздвигая между собой и подчиненной ледяную стену из письменного стола и безразличия к её неуместным эмоциям. – Ты пропустила два условленных выхода на контакт для передачи информации и коррекции изменённых событий, Хейэль. Это недопустимо. Ты отправила Дина в склеп точно в рассчитанное время? У нас нет смещения истории и перекоса по жертвам?
Недоуменно открытый рот, пустые глаза, силящиеся поймать ускользающее воспоминание, и нервно одергивающие пошлую цветастую юбку руки сами по себе были ответом.
Наоми преодолела расстояние до Хейэль одним броском, кажется, по пути распылив стол на атомы, прижала её к стене и, не обращая внимания на негодующий писк, запустила руку под ее измятое платье.
На мерзавке не было нижнего белья, а влага на ее бедрах была ничем иным, как мужским семенем.
- Ты чем занималась все это время, дура?! – прошипела Наоми, в гневе наплевав на то, что это было мало похоже на разумную материнскую строгость. Умение прозревать по прикосновению уже сказало ей, ЧЕМ. А также где, сколько раз и каким способом.
Она вытащила Хейэль из прачечной в момент, когда Винчестер, по его собственному выражению «жарил» ее, нагнув у сушильного автомата. От встающих перед глазами бесстыдных образов Хейэль, с удовольствием и в разных позах принимающей член Винчестера во все подходящие для этого отверстия тела, вессель самой Наоми бросило в жар. Она разжала руки и брезгливо отерла ладонь об одежду маленькой шлюшки.
Хейэль вскинула голову и с вызовом выкрикнула – подумать только, она действительно посмела выкрикнуть - ей в лицо:
- Да, я была с ним! Это называется секс, и я никогда не испытывала ничего лучше! Когда он входил в меня, заполнял собой, это было такое наслаждение! Он говорил мне, что не знает, какой я ангел, но я просто создана, чтобы трахаться!
Наоми отвернулась, пытаясь взять себя в руки и трезво оценить, каких энергетических затрат потребует новая попытка восстановления реальности, и какого наказания заслуживает новоявленная поклонница плотских удовольствий, и уже совсем было хотела позвать привратников, чтобы убрали бесстыдницу прочь с её глаз, как вдруг ее постигло весьма неожиданное наблюдение: из крепко стиснутого кулака Кастиэля стекала струйка крови.
Она плавно повернулась к Хейэль и, добавив в голос сладчайшей патоки, добавила:
- А еще он говорил, что не знает, насколько ты хороший ангел, но твоя «киска» - это что-то невероятное, а твоему ротику гораздо лучше подходит сосать, чем говорить…
- Да, - с пылом подтвердила Хейэль, – Это у меня тоже очень хорошо получается! И… я буду заниматься с ним сексом еще много-много раз, а потом рожу ему нефилимчиков! Дин будет счастлив и будет беспрекословно слушаться Небес!
Она подбоченилась, всем видом выражая мысль: «Вот как я лихо придумала».
- А знаешь, неплохой план, - почти пропела Наоми, с удовольствием представляя себе, как чуть позже распылит тупую самодеятельницу на атомы. – Пойди, передохни. Потом обсудим.
Когда стеклянная дверь неслышно закрылась за Хейэль, Наоми неспешно приблизилась к Кастиэлю, вгляделась в его бледное лицо и склонилась над ним так низко, что могла услышать дыхание его весселя.
- Мне показалось, кое-кто тут тоже готов кое-что обсудить?
Кастиэль дернулся, в очередной бесполезный раз пытаясь отвернуться от Наоми, но снова тугой металлический обруч не дал ему сдвинуть голову даже на полдюйма.
Там, где у людей располагается сердце, ярко пылало чувство, которого надеялся никогда не испытать по отношению к тому, кого любил. Теперь оставалось только молиться, чтобы пылало оно достаточно сильно, и Наоми не уловила другого чувства - того, что Кастиэль не смог бы в себе убить, даже если бы хотел.
Ему придется впустить в себя ее яд, если он хочет освободиться и вновь увидеть Дина.
У него был свой ангел.
Это было не совсем так, как у других людей, которые иногда говорят: ангел-хранитель спас, ангел отвел беду. Его ангел был не придуманный, а самый что ни на есть настоящий. Он вырвал Дина из ада и выжег на его теле клеймо своей огненной пятерней, и Дин был благодарен, что знаком было отмечено плечо, а не какая-нибудь другая часть тела. Сейчас это клеймо было неразличимо, но Дин все равно чувствовал, что оно есть – незримое, невесомое доказательство связи – не с Небесами, гори они огнём, не с высокомерными пернатыми задницами, но с тем, кто стал ему и другом, и братом, и чем-то большим.
Только что-то произошло. Недоразумение, несчастье или намеренная и спланированная подлость.
Его ангел исчез.
Он не приходил на зов, а Дин чувствовал, как меркнет в памяти образ друга. Именно образ, потому что события, пережитые вместе с ангелом, из его памяти не исчезли.
Он помнил, как встретил пернатого, как не дал уничтожить город со всеми его жителями, как уговаривал не убивать малолетнего антихриста, как пытал Аластара по просьбе ангела, как они вместе остановили Люцифера и многое-многое еще… Всё, что им довелось пережить вместе.
Он помнил, как его чертов ангел любил неожиданно исчезать и возникать у него за спиной, пугая до усрачки, помнил его внимательный взгляд, который иногда так смущал, помнил, что пернатый не слишком хорошо понимал шутки и речевые выверты, которые так любил Дин, но очень старался понять...
А вот лица не помнил. Оно распадалось на несколько лиц, как в кривом зеркале, когда у одного тела внезапно отрастает две головы, или посреди физиономии выплывает дополнительная пара глаз или второй нос.
Не помнил тела, хотя, казалось бы, должен был изучить его подробнейшим образом. Им нечасто выпадало побыть наедине, но если выпадало, они использовали эти часы на полную катушку – только одежда да мебель трещали. Воспоминания об этих горячих моментах сжались до гладкости кожи, лихорадочного жара и жгучего желания прикусить, пометить клеймом - моё, как ангел пометил когда-то его самого, вжаться, вплавиться в это тело… И все это было смешано со страхом – вдруг узнают, вдруг не поймут?..
Дин не помнил, какую одежду носил ангел, какого цвета у него были глаза, даже имя его то стиралось, то всплывало, и хотя он чувствовал, что ангел не был обидчивым, мысль о том, что его молитвы слышат, но игнорируют из-за неверно названного имени, иногда закрадывалась в голову Дина.
Он уже начал думать, что ангел исчез совсем, и постепенно выжигает себя из его жизни. Почему? Дин терялся в догадках.
И вдруг ангел объявился – нежданно-негаданно, во время схватки с демонами, в яркой вспышке тёплого света - и Дин испытал такую же короткую и яркую вспышку радости: вот он, все тот же ангел в дурацком плаще цвета легкого кварцевого песка и с глазами цвета неба перед грозой. Но Сэм перебил и мысли, и почти сорвавшееся с губ имя прямым и логичным вопросом: «А где ты, собственно, был?».
Кастиэль отвечал что-то, а радость в сердце Дина медленно гасла. Потому что перед ним снова стоял его ангел, но что-то все еще было НЕ ТАК.
Яд – всегда яд, даже когда он лекарство. Он может убить болезнь, а может излечить больного от самой жизни.
Когда теряешь связь с реальностью, захлебнувшись обрушившимся на тебя потоком истины, лжи и полуправды, так трудно сохранить в целости все то, что надеялся никогда не потерять… Даже если тебе несколько тысяч лет, и ты – ангел.
Кастиэль считал, что достаточно силен, чтобы спрятать свои истинные намерения, а Наоми прочтет его мысли, окутанные багровым шлейфом боли, обиды и гнева, вольет в его разум еще немного яда и ослабит контроль, уверившись, что он послушен. Останется только немного выждать, собраться с силами и в удобный момент вернуть все на круги своя.
Всё оказалось сложнее...
В подвале было темно, как в склепе – по сути, это и был склеп, где было захоронено нечто, не предназначенное для глаз простых смертных. Но для ангела не составило труда найти сундук – защитные знаки не хуже рычащей сторожевой собаки сообщали, что в пыльном сундуке с полустершейся резьбой хранится нечто ценное, и касаться этого ангел не должен, если не хочет остаться без крыльев.
- Бинго! – довольно улыбнулся Дин, когда под нажимом найденного здесь же ржавого ножа, в скважине что-то щелкнуло. Осторожно откинув тяжелую крышку, он посветил фонариком внутрь и убедился, что содержимое ящика соответствует их ожиданиям – табличка, испещренная знаками, похожими на клинопись, лежала на своем месте, и на ней, в отличие от всего остального в этом подвале, не было ни пылинки.
- Я отнесу скрижаль на Небеса, - Кастиэль протянул руку к священному камню.
- Нет, мы отдадим её Кевину, чтобы он перевел, - Дин отодвинулся, как будто желая поближе рассмотреть непонятные знаки на темной каменной поверхности. Он, вроде бы, все еще улыбался, но Кастиэль вдруг почувствовал, что человек натянут как струна.
- Да, конечно, я отнесу ему, так будет быстрее, - быстро согласился ангел, сам не понимая, отчего ощущает такую досаду, и почему ему просто необходимо забрать скрижаль у Дина.
- Да тут же недалеко, - небрежно бросил Дин, незаметно отступая и крепче прижимая к себе каменную табличку. - Мы все равно хотели ему провиант завезти. А ты возвращайся к своей миссии. Очень важно теперь найти вторую половину демонской скрижали.
- Я не могу тебе ее оставить, - тяжело уронил Кастиэль, медленно надвигаясь на Дина.
- Или не хочешь? – глаза Дина нехорошо сузились.
- И то, и другое…
Часть его продолжала недоумевать – почему нет? Это же Дин. Человек – рожденный защищать, человек, которому он доверяет…
- Ты убивал его тысячу раз. Сделай это!
Она сама направила клинок в его руке в грудь первого фантома. Он не смог, хотя фантом, повинуясь воле Наоми, кривил красивое лицо Дина в надменной усмешке и говорил Кастиэлю, как он глуп и бесполезен.
Фантом рухнул, хрипя и захлёбываясь кровью – багровой, совсем настоящей. Кастиэль упал на колени рядом с телом, пытаясь удержать в сознании, что оно не настоящее, что это только иллюзия. Но кровь, запачкавшая его пальцы, была теплой, а меркнущий взгляд умирающего человека принадлежал Дину.
- Он предал тебя, Кастиэль, - мягко сказала Наоми. – Он должен понести наказание.
- Как ты выбрался из Чистилища, Кас? Ты можешь быть со мной честным хоть раз с тех пор, как ты вернулся? - Дин смотрел с тревогой, с болью, пытаясь понять, что происходит с ангелом, он хотел честного ответа, каким бы тот ни был. - Кас, что за ерунда с тобой творится?.. Не делай этого, Кас!
- Сделай это, Кастиэль, - голос Наоми уже не был тёплым. – Этот человек использует тебя. Как оружие, как послушную собачонку, как… подстилку! Ты средство для удовлетворения его грязных похотливых фантазий. Он не ценит тебя. Он не любит тебя. Убей его.
Слова врага не должны ранить – так часто говорил Дин. Враг не может сказать правду, он говорит то, что может причинить боль, потому что слова – это тоже оружие. Ты не подставляешься под пули, не подставляйся и под злое слово. Пропусти его мимо, если не можешь парировать.
Но слова задевают, ранят – так надо, Кастиэлю нужен гнев, нужна боль, чтобы Наоми поверила, чтобы почувствовала себя победительницей…
Дин причинил ему боль, Дин не заметил подмены – он должен понести наказание.
Второй фантом упал, сраженный рукой Кастиэля. Он старался не смотреть в это лицо, потому что это было невыносимо, потому что гнев отступал под волной ужаса – что он наделал? Он убил того, кого любит…
Это только фантом. Фантом. Он выпустит злость, убивая фантомов. Он не убьёт настоящего Дина.
Кас, Борись, это не ты… Борись!
Дин что-то кричал, но смысл его слов ускользал от Кастиэля, потому что две реальности сошлись в одну: пыльный подвал и белая комната Наоми устроили бешеную пляску перед его глазами, встревоженный взгляд Дина в одно мгновение сменялся стальным взглядом той, что хотела стать Матерью всех ангелов. Только мать не пытает и не убивает своих детей.
- Дай своему сосуду сделать то, что ты на самом деле считаешь правильным!
- Я не стану убивать Дина! Что ты со мной сделала?.. Что ты со мной сделала, Наоми?..
- Кто такая Наоми?! – Дин словно выхватил её имя из его разума, хотя на самом деле, конечно, не мог. Должно быть, Кастиэль сам простонал это вслух, потерявшись в смещающихся реальностях. Дин услышал, зацепился, теперь он не успокоится, пока не узнает всё, пока не найдет врага и не заставит за всё ответить…
И это было хорошо…
Ярость постепенно таяла, её вытеснял равнодушие и адский холод – наверное, такой холод сжирал Люцифера изнутри.
Двухсотый Дин проклинал его, пятисотый плакал, цепляясь за плащ Кастиэля, и просил пощадить его, девятисотый сам подставил беззащитное горло для удара и сказал, что прощает, потому что любит…
- Я тебя исправила, Кастиэль. Исправила!
Голос Наоми, неожиданно возвысившийся до неприятно пронзительных нот, врезался в сознание острым клинком, который хотелось выдернуть и отбросить, как беспокоящую занозу.
Кастиэль нанес удар – по столу, разделяющему его и Наоми. Одна из реальностей должна была разбиться, как ненастоящая. Он должен был остаться в какой-то одной из них, чтобы понять, что делать дальше.
Что-то хрустнуло, стеклянная поверхность стола перед его глазами зазмеилась трещинами, и в ту же секунду он услышал, как Дин кричит от боли.
- Хочешь забрать скрижаль? Бери. Но тебе придется меня убить… Бей, трус! – отчаянный вопль Дина отразился от темных стен подвала гулким эхом.
Дин стоял перед ним на коленях, а в руке Кастиэля была вовсе не скрижаль. Он сжимал раздробленную кисть человека.
Дин всегда дразнил врага, провоцировал его, пусть и в ущерб самому себе, на гнев и необдуманные действия, и, следовательно – ошибки… Но разве Кастиэль – враг Дину?
Это – не Дин.
Это фантом. Очередное испытание Наоми.
Он не вырвался на волю. Она не поверила ему и отправила еще одного фантома.
Начала всё заново.
От первого удара у человека лопнула губа, брызнула кровь – теплая, как у самого первого фантома. Второй рассек кожу на лбу, и лицо залило кровью. От третьего удара хрустнула челюсть. Это было хорошо - чем меньше замена будет похожа на настоящего Дина, тем лучше.
Фантом всхлипнул, глотая кровь, но даже не попытался защитить лицо здоровой рукой – только протянул навстречу раскрытую ладонь.
- Кас, это не ты, это не ты.. . Я знаю, ты где-то там, и ты меня слышишь… Мы семья. Ты нужен нам… ты нужен мне…
Клинок зазвенел, упав из его руки на холодные пыльные камни подвального пола.
Где-то там, на Небесах злобной гарпией вопила Наоми, пытаясь заглушить слова, что исходили из глубины сердца раненого человека и, коснувшись не разума но самой благодати Кастиэля, заставили его замереть.
Но еще громче запела Скрижаль, обещая освобождение своему будущему Хранителю, и Кастиэль коснулся её.
И мгла с его глаз пала.
Голос Наоми замолк.
Всё вокруг стало удивительно чётким – и тёмные своды потолка, и серые стены, и скрижаль, которую избитый до полусмерти человек не смог удержать, и сам стоящий на коленях человек, баюкающий у груди сломанную руку.
Кастиэль охнул и качнулся вперед, к Дину. Тот вздрогнул, ожидая нового удара, но все равно не пытался защититься, только смотрел на него мутными от боли глазами.
Ангелы могли исцелять без контакта, но Кастиэль коснулся дрожащими пальцами щеки Дина, в одну секунду окунувшись в его страх и боль, непонимание и обиду.
Дин закрыл глаза, чувствуя, как боль уходит, и все его тело окружает тепло – это были крылья ангела. И он позволил Кастиэлю увидеть больше. Он готов был ответить на просьбу своего ангела, которую тот только собирался произнести:
- Прости меня, Дин.
И тоже молить о прощении.
Солнце вставало, просыпалось и радостно сияло или сонно хмурилось, а потом отправлялось спать в розовой дымке тысяч и тысяч уже прожитых дней.
Время расправляло плечи, встряхивалось, сбрасывая с себя шелуху глупых чужих поправок, исправляло себя само.
Бог, где бы он ни был сейчас, наверняка улыбался – система работала.
Луг, на излёте лета выгоревший почти до соломенной желтизны, даже на закате дышал солнцем, отдавая обратно накопленное за день тепло. Двигатель под капотом Импалы еле слышно потрескивал, остывая.
Человек в кожаной куртке и ангел в потрепанном бежевом плаще сидели рядом, плечом к плечу, попивая пиво и, ожидая возвращения своего третьего товарища, тепло и уютно молчали.
О чём было говорить?
Всё было правильно.
~~~
Автор: Derek Winslow
Баннер: Alizeya
Пейринг и персонажи: Дин/Кастиэль, Бобби, Наоми и другие ангелы
Жанр: Ангст, Драма
Рейтинг: R
Размер: ~ 6500 слов
Таймлайн: 4-5 и 8 сезоны
Предупреждения: есть немножко Дин/Хейэль, но Дин не очень виноват);
Дисклеймер: Признаёмся, мы всё это на ходу сочинили
Саммари: Дин Винчестер - яд. Чума. Любой ангел, решившийся приблизиться к нему, навеки потерян для Небес. Но ему нужен только один-единственный ангел.
читать дальше***
Луг, на излёте лета выгоревший почти до соломенной желтизны, даже на закате дышал солнцем, отдавая обратно накопленное за день тепло. Двигатель под капотом Импалы еле слышно потрескивал, остывая. Звук был привычным и успокаивающим, пиво холодным, а общество, в котором его предстояло пить, не то, чтобы приятным, но, по крайней мере… почти не раздражающим.
Сэм, как часто делал в последнее время, испарился в неизвестном направлении, проблеяв нечто невразумительное, Бобби, после возвращения Дина из ада, смотрел на него, как на снаряд, не взорвавшийся до сих пор по чистому недоразумению, а оставаться наедине со своими мыслями Дину в этот вечер не хотелось.
Ангел был, конечно, существом бестолковым и, неверно поняв что-либо, мог не просто сморозить глупость, но и наворотить невесть чего с поистине ангельским размахом, однако, у него получалось слушать, а иногда даже кивать в нужном месте. Какие выводы делал для себя пернатый из сказанного, для Дина было не так уж и важно. Слушает, молчит, не разболтает Сэму, как его старший брат расклеился - прекрасно, больше ничего и не нужно. Собака или кошка, наверное, справились бы с этой задачей примерно с тем же успехом, но от них в салоне Импалы было бы намного больше шерсти. Правда, на них не пришлось бы переводить пиво, но тут Дин рассудил, что никто не совершенен, а бутылка пива – не слишком высокая цена за не раздражающее в целом общество.
Дин вытащил из видавшего виды холодильника для пикников вторую бутылку и, подавив рефлекторный порыв лихо перебросить ее собеседнику, сам сковырнул крышечку кольцом для ключей и протянул пиво ангелу, будто нежной деве.
Тот как нежная дева и отреагировал – потянулся навстречу с удивлением и нерешительностью, а потом радостно вспыхнул, будто ему предлагали не далеко не самое элитное на свете пойло, а руку, сердце, плюс бриллиант в четыре карата.
- Нечего мне глазки строить. Пей, - буркнул Дин в неуклюжей попытке скрыть неловкость и, облокотившись на крыло Импалы, с удовольствием отхлебнул из своей бутылки.
Ангел пару минут изучающее буравил его взглядом, потом облизнулся в предвкушении нового для себя ощущения и решительно обхватил губами бутылочное горлышко. Дин мгновенно почувствовал себя растлителем несовершеннолетних. То, что несовершеннолетнему было несколько тысяч лет, ничуть не успокаивало.
Что могли увидеть немногочисленные люди, случайно оказавшиеся в этот вечерний час на объездной дороге? Симпатичного, но выглядящего достаточно опасным парня в потёртой кожаной куртке, настоящего сорвиголову и перекати-поле, путешествующего на винтажной тачке и… вот это невинное существо в нелепом наряде и с видом, просто кричащим: «Меня похитили прямо с работы, чтобы ограбить, надругаться и убить, оставив без кормильца и отрады старушку-маму и шесть кошек!»
- Кхм, - Дин прочистил горло. – Ты бы все-таки переоделся что ли? Не хочу обидеть, но тот, кто носит такое все время, выглядит странно. Я думаю, чувак, в тело которого ты забрался, ходил в таком виде только на работу. Люди – существа многозадачные и одеваются по-разному – на охоту одно, выпить с друзьями – другое, на пляж третье…
Ангел растерянно опустил голову, разглядывая свою дурацкую рубашку, даже по-детски потеребил пуговицу у воротника и погладил нагрудный кармашек, и Дин невольно обратил внимание на то, какие аккуратные у него руки. Не то, чтобы он обычно обращал внимание на такие вещи, но разница между отпечатком, выжженным на его плече и вот этой маленькой, почти девичьей ладонью, слегка напрягала.
Конечно, когда пернатый тащил его из Ада, он не был вот этим тощим пареньком в красно-желтой форме работников сетевой закусочной, а пребывал в своём истинном облике, каким бы тот ни был, но все-таки...
Что-то было неправильно с этим Сэм… Сам… Альфи. Абсолютно, решительно и бесповоротно НЕ ТАК.
Чертог Наоми был словно соткан из холодного белого света – блеск стекла, металла, пластика, простота и чёткость линий – всё, что необходимо и достаточно, чтобы внушить её ангелам почтение и трепет. Всё, как она любила.
Ангелу нравилось так думать о себе – «она». Простое женское имя, едва напоминавшее полустертое, древнее, данное ей покинувшим их Отцом, женский облик – идеальное сочетание материнской мудрости, строгости и красоты. Власть и Сила должны иметь красивое лицо. Отца больше нет с ними, а тот, кто, напитавшись силой человеческих душ, хотел занять Его место, не справился, дискредитировал себя. Если никто не может стать новым Отцом - Отец больше не нужен ангелам.
Теперь у ангелов будет Мать.
Да, Наоми не дано дарить жизнь, но нежной и твёрдой рукой она поведет оставшихся в живых небесных братьев за собой, как своих собственных детей, направит их к Свету, осияет их путь своей мудростью и спасет всех, кого можно спасти.
Наоми с нежностью посмотрела на распятое на операционном столе тело. Оно было неподвижно. Дыхание и сердцебиение были сведены к минимуму, открытые глаза - источники двух уже иссякших кровавых ручейков - не мигали. Наоми чувствовала, что истерзанная благодать Кастиэля сжалась в одну пульсирующую точку где-то там, где у глупых людей располагалось сердце, и непрестанно взывала к тому, кто промыслом Создателя даже не был наделён даром услышать истинный голос ангела.
Насчет Кастиэля у Наоми были сомнения. Он ушел слишком далеко по пути неповиновения, его сущность была глубоко изъязвлена пороками, которые могли оказаться неискоренимыми. Но Наоми должна была попытаться отторгнуть неразумного ангела от ядовитого земного источника и вернуть его настоящей семье.
Это могло потребовать огромных усилий – вмешательство в ткань реальности, перемещения во времени и коррекция не только событий, но и памяти людей и сверхъестественных существ, не влекущие масштабного сдвига истории, требовали филигранно тонкого расчета и просто колоссального количества энергии. Стоило ли это того?
Наоми считала, что стоило. Она очень долго шла к власти, и получила её заслуженно, но кое-кто из братьев мог быть недостаточно уверен в том, что Наоми достойна этой власти. Если непокорный Кастиэль, раскаявшись, вернется и преклонит колени перед ней – это ли не будет доказательством справедливости её победы?.. Те, кто принял её как Мать, утвердятся в её силе и праве, а те, кто колебался и готов был ступить на скользкий и тернистый, но продиктованный лишь собственным выбором путь Кастиэля, поймут, насколько это может быть губительно, и насколько лучше не покидать материнских объятий, чем приползать назад униженным и пристыженным.
Так Небесные братья узрят Её могущество и силу Её всепрощения.
Ибо Мать милосердна, она любит всех своих детей.
Воздух в старом амбаре был просто пропитан удушливыми парами краски – от запаха дешевой эмали из баллончиков, наверное, с десяток лет провалявшихся в бездонных подвалах Бобби, забитых разным барахлом по принципу «на всякий случай» и с оговоркой «выкинуть всегда успею», слезились глаза, и кружилась голова.
Наверное, от окончательной потери сознания спасали щели, из которых по большому счёту и состояли стены заброшенной развалюхи, но тот же самый фактор, по мнению Дина, сводил на нет всякую полезность охранных знаков. Кроме того, поскольку им так толком и не удалось выяснить, кто идет по пятам за Дином от самого ада, вполне могло оказаться, что этот монстр как раз из того самого одного процента бактерий, который не убивает самое крутое антибактериальное мыло, изобретенное человечеством.
Впрочем, Бобби, рисовавший эти знаки как ошалелый, судя по всему, был другого мнения и на тот же самый всякий случай чертил все известные ему защитные символы из всех известных ему культур. Сначала он шипел Дину что-то вроде: «Раз уж втравил меня в эту бесову затею, не стой, как деревенский дурачок посреди ярмарки, помогай!», потом плюнул, видимо, решив, что сам вряд ли будет чувствовать себя в безопасности в окружении знаков, начерченных таким адовым во всех смыслах этого слова художником, как Дин.
Наконец, удовлетворившись интерьером, Бобби обозрел приготовленное Дином оружие и в который раз сообщил названому сыну, что его побывавший на том свете мозг выродил несусветную дурь, из-за которой они оба склеят ласты. Но Дин был неумолим, и Бобби, вздохнув, склонился над горшком с вонючими травами и принялся шустро бубнить на латыни. Травы, как им и следовало, вспыхнули, задымили, речитатив старого охотника стал громче, возвысившись до приказного тона, оборвался и… больше ничего не произошло.
Не произошло и через пять минут, и через десять, хотя оскорбленный в лучших чувствах Бобби уверял, что не мог ошибиться, и неведомая тварь, к какому бы виду она не принадлежала, притянутая заклинанием вызова, должна вот-вот появиться на пороге. У Дина, в общем-то, не было причин не верить старику – воздух просто звенел от напряжения – точно как на заправке и в мотеле перед тем, как начали странно себя вести электроприборы, и взорвались все стекла.
Дин между делом подумывал, не воспользоваться ли неожиданной неторопливостью монстра - не тюкнуть ли Бобби по голове и не оттащить ли в кусты, подальше от чертова амбара. Уж если этому гнилому сараю предстояло схлопнуться под натиском неведомого чуда-юда, логично было бы свести потери к минимуму. Сэм, салатолюбивой душе которого как-то весьма внезапно прихотнулось среди ночи невитаминного бургера – придумал бы что-то получше - слава Богу, где-то шлялся, и это само собой решило проблему нежелательности его присутствия, но, втянув в это темное дело старика, который был явно против, Дин поступил по-свински. Но на этапе вызова чуда-юда без Бобби было не обойтись, а вот теперь избавиться от Бобби можно было только поступив еще более по-свински, и Дин озадачился вопросом – насколько сильно повлияло на его решения то, через что ему довелось пройти там?
Он гнал от себя мысль, что вместо неведомого существа-спасителя с неизвестными намерениями увидит Аластара, который ухмыльнется и скажет, что отпуск закончился, пора возвращаться на работу… гнал, но не мог отделаться от неё. С Аластара сталось бы сыграть с ним такую шутку, как сталось бы и поделиться с его семьёй, во что Дин превратился в аду. Как в это ни сложно было поверить – этого он боялся едва ли не сильнее, чем возвращения в преисподнюю.
Внезапно сверху донесся какой-то звук, прервав его безрадостные мысли.
Дин и Бобби оба вскочили со своих мест и задрали головы – вихрь, налетевший откуда ни возьмись, загремел листами железа на крыше амбара.
- Ветер? – неуверенно предположил Дин, глядя на Бобби.
Но это был не ветер.
Заплясали на своих проводах, заискрили и полопались лампы в пыльных колпаках-тарелках, обдав их брызгами стекла, заскрипели, открываясь, запертые на мощный засов ворота. Толстый деревянный брус был на месте – он просто вдруг оказался переломлен пополам, как соломинка. На порог легла длинная тень, и Дин судорожно перехватил заряженный серебром обрез. Ему не надо было видеть Бобби, чтобы знать, что тот сделал то же самое.
В первый раз они выстрелили почти одновременно, и пустое пространство амбара заполнилось оглушительным грохотом. Фигура даже не замедлила шага - серебряные пули причиняли ему не больше вреда, чем сушеный горох, но они продолжали стрелять, пока оба магазина не опустели.
Дин отшвырнул ставший бесполезным обрез и схватился за нож Руби, и в этот момент, луна, вышедшая из-за облаков и заглянувшая в полуразобранную крышу, осветила пришельца.
Дин стиснул зубы – неизвестно, что это было за создание, но выглядело оно как мальчишка. Тонкий, звонкий, хорошо, если лет восемнадцати, в форменной полосатой рубашке сетевой закусочной «Крошка-картошка». Насколько он теперь знал, демоны особенно любили прибирать к рукам существ юных и невинных, а этот студентик выглядел так, что ему спиртное не продали бы даже по предъявлению документов. С одной стороны, Дин возблагодарил судьбу за то, что это не была восьмилетняя девочка, с другой – должен был признать, что дело это облегчало весьма незначительно.
Оказавшись в центре помещения, мальчишка остановился, озираясь, глаза его расширились в изумлении:
- Это просто невероятно! – выдохнул он. – Это всё вы сами нарисовали?..
Манера речи ничем не напоминала Аластара, но внутри Дина будто сорвалась какая-то пружина. Он качнулся вперед и по самую рукоять погрузил клинок Руби в грудь мальчишки, который опрометчиво отвлекся на какие-то символы, будучи всего в шаге от него. Определенно, это был не Аластар, но затевать игру в угадайку Дин не собирался.
- Ой! – паренек обиженно поморщился и выдернул нож из груди. На рубашке при этом остался едва заметный след крови, растворившийся буквально на глазах. Дин отступил назад, но мальчишка атаковать не собирался – он просто выпустил клинок из рук, и тот со стуком упал на пол.
Кажется, Дину удалось сосредоточить на себе внимание неведомого монстра, хоть и вполне человеческие, но странные, неожиданно серые бездонные глаза вперились в него и смотрели не мигая.
- Дин, - это было произнесено утвердительно и с каким-то абсолютно неприличным придыханием, словно мальчишка был восторженной школьницей, которую провели за кулисы к Джастину Тимберлейку. – Я - Самандриэль.
- И что? – буркнул Дин, чувствуя себя под этим взглядом до крайности глупо, но Бобби за спиной мальчишки незаметно подбирался к мачете, видимо рассудив, что снести неведомому чуду-юду башку будет надежнее. – Ты что такое вообще?
Новоявленный Самандриэль помедлил, но потом будто вспомнил заученную роль и, подбоченившись, выпалил:
- Я – ангел Господень!
Тень под его ногами подобралась, зашелестела и развернулась над его плечами силуэтом огромных крыльев.
- Ну да, а я – фея! – рявкнул Бобби, занося мачете над головой щуплого любителя спецэффектов.
«Ангел» охнул и быстро щелкнул пальцами у Бобби перед носом. Старик закатил глаза и как подкошенный рухнул на пол.
- Совсем забыл, - смущенно пробормотал Самандриэль. – Это же надо было сделать сначала…
В какой-то момент Дина накрыло ощущение дежавю, словно всё это с ним уже когда-то было, а теперь он смотрит на все это сквозь мутное кривое зеркало.
Видимо, пары краски все-таки сделали свое черное дело.
Он больше не мог отключать болевые ощущения.
Кастиэль чувствовал, как стонет все тело, скованное неподвижностью, как трещат под натиском металлических винтов кости его черепа. Еще сильнее болело где-то в груди, и боль эта была не физической. Это было ошеломляющее чувство потери целостности, утраты чего-то важного и опустошающей беспомощности, ибо это важное невозможно было вернуть.
Он больше не мог прятать мысли и воспоминания.
Наоми перетрясала их, копаясь в его голове, как в бельевой корзине, брезгливо морщась, как будто все, что он делал, думал и чувствовал, было невообразимо грязным, недостойным. Хотя Кастиэль мог бы поклясться именем Отца – и это тоже было грехом – что в его намерениях никогда не было скверны, пусть он и совершил много того, о чём крайне сожалел. Но одним из самых страшных, по мнению Наоми, грехов было то, что Кастиэль не понимал - какое она имеет право его судить?
Когда-то с Кастиэлем уже проделывали подобное, и он со стыдом вспоминал, как уступил Захарии, признал себя неправым, отрёкся от друга, отстранился от него.
Наоми шептала ему, что именно то решение и было правильным, и он зря свернул с этого пути – его верность, его любовь не должны принадлежать существу низкому и слабому, это равносильно тому, если бы человеком владела бы даже не собака или кошка, а жук или таракан. Люди, как и жуки и тараканы - прекрасные творения Отца, память о бескрайности Его фантазии, но при этом они – существа, находящиеся на гораздо более низкой ступени по уровню осознания Божьего Замысла, живущие по своим законам, несопоставимым с величием крылатых братьев. Людьми следует разумно управлять и только. Дружить с людьми и любить их – удел существ гораздо более незамысловатых.
А Кастиэль думал о том, что чистый свет души человека, рождённого спасать жизни, сияет во сто крат прекрасней ангельской благодати. Слабости и несовершенства – это всего лишь частицы, из которых создается совершенное создание. Если разобрать на части самый прекрасный храм, можно получить ни больше, ни меньше, чем кучу камней и строительной грязи. Наоми никогда не понять, что человек – существо целостное, неповторимое… Она предпочтет перебирать пыльные кирпичи и не увидит за ними храма.
- Ты – всего лишь орудие. Не друг, не брат, не любовь всей жизни. Ты маленькая ручная пташка, которую он держал в клетке из твоей собственной привязанности, - пела ему Наоми. – Вырвись из неё. Ты – птица, он мошка, которую ты в любой момент можешь раздавить. Пройдет какая-нибудь несчастная сотня лет, и ты даже не вспомнишь его лица. Не потому, что память твоя слаба, а потому, что все насекомые на одно лицо для того, кто парит высоко над ними.
А Кастиэль видел перед собой глаза Дина – светлые, живые. Их он не перепутал бы ни с чьими глазами на свете. Он видел, как они смеялись, в том числе и над его неуклюжестью, и готов был быть еще более нелепым, лишь бы эти глаза смеялись чаще. Он видел Дина плачущим, и понимал, что был единственным, перед кем Дин в подобный момент не прятал лица.
Да, он уходил от Дина, обижался, злился, решал, что служит Небесам, а не слабому, вздорному и непочтительному ко всему, включая Создателя, человеку… Даже забывал его. Но всё равно всегда возвращался к нему.
Наоми смеялась над его воспоминаниями и краткостью памяти человеческой.
Она погружала Кастиэля в хоровод видений, в которых Дин смеялся над Самандриэлем, усевшимся на подушку, производящую неприличные звуки, и хлопал его по спине на выходе из борделя, а потом заглядывал в глаза Иезикиэлю и убеждённо говорил: «Если умирать не за это, то за что тогда?», и отчаянно призывал его в минуту опасности: «Зик, если ты слышишь, тащи сюда свою пернатую задницу!»
- Ты видишь, как легко и с какой готовностью твой прекрасный и совершенный Дин Винчестер принимает в своё сердце любых других ангелов?
А Кастиэль, зажмурившись и не дыша от боли, вспоминал, как холоден и дерзок бывает Дин именно в моменты смертельной опасности, как он дразнит врага, провоцируя его, пусть и в ущерб самому себе, на гнев и необдуманные действия, и, следовательно – ошибки, из которых рождается один-единственный шанс на спасение.
Он только надеялся, что ему не показалось, что во взгляде Дина на тех, кто должен был его заменить, нет-нет, да и проскальзывала некая неуверенность.
Над кладбищем завывал ветер, словно жалуясь на каком-то незнакомом языке на скуку своей рутинной тысячелетней работы – сметать с выщербленных надгробий серые и шуршащие мертвыми голосами сухие листья, которые, вальсируя под совсем не мажорный аккомпанемент ветра, вновь и вновь упрямо возвращались туда, откуда только что были изгнаны.
Дин вслушивался в вой ветра и шепот листьев в каком-то неживом оцепенении. Он не чувствовал своего переломанного тела, не чувствовал лица, ставшего кровавой гротескной маской, в висках билось только одно: «Ну, вот и все. Один. Один…»
Сэм, забравший с собой двух упёртых крылатых мудаков в зияющий провал в земле, не оставил от себя ничего… кроме нескольких десятков вещей и целого роя воспоминаний, режущих, как кинжалы. Ни тела, ни души. Нечего похоронить, не о чем помолиться.
В десяти шагах от Импалы потрепанной тряпичной куклой лежало тело Бобби со свернутой шеей. Куда отправилась душа старика, Дин боялся даже предположить.
А у старины Зика, если верить знатокам всякой религиозной чуши, души не было вовсе, а тело было заимствованным и принадлежало какому-то неизвестному бедолаге, имени которого Дин не знал, хотя на языке крутилось, словно ниоткуда взявшееся что-то несусветное, вроде Каспиан Новак… или Джастиэль Новачек?.. Или, может, Новотны? Хотя это уже было неважно, потому что от тела Зика тоже осталась лишь россыпь кровавых брызг.
Всех троих Дину предстояло отпустить и оплакать, хотя больше всего ему в этот момент хотелось последовать за ними. Он надеялся, что переломанные ребра сместились и острыми краями поранили легкие, так что скоро он просто-напросто захлебнется собственной кровью. И просто ждал.
Ждал, быть может, несколько часов, ставших годами, или минут, ставших часами – пока над головой не прошелестели под неумолчный вой ветра ангельские крылья.
Дин почувствовал, как на его лицо легла тень, и попытался открыть тот глаз, что пострадал чуть меньше. В первый момент он видел все сквозь мутную пелену слёз, и поэтому всё было нечетким, размытым. Иначе, с чего бы ему видеть Зика, одетым в дурацкий бежевый пыльник?
Когда набежавшие слезы удалось сморгнуть, всё в облике неожиданно воздвигшегося над Дином целого и невредимого Зика было на месте, включая не самые потрясающие, но вполне приличные и подходящие для такого зануды толстовку и куртку.
- Кас… Зик, ты жив?.. – прохрипел Дин, с трудом фокусируя взгляд на суховато-бесстрастном лице боевого товарища.
- И даже лучше, - как-то деревянно произнес Зик, вглядываясь в разбитое лицо Дина, а потом неловко положил руку на его плечо, чтобы почти сразу ее отдернуть.
Дышать сразу стало легче – кто знает, может быть, Дину и в самом деле грозила смерть от удушья. Мир приобрел привычные, неискажённые очертания – это открылся левый глаз и перестал слезиться правый. Исчезла напрочь боль в истерзанном теле – только тогда Дин понял, какой ужасной она была.
Но в сердце осталась глубоко зияющая саднящая пустота. И Зик смотрел так, будто что-то в этом понимал.
Будто что-то понимал во всем произошедшем.
- Зик, ты… Бог? – прошептал Дин,
- Приятный комплимент. Но нет. Хотя я полагаю, именно он вернул меня. Нового и улучшенного, - невыразительно и как-то заученно пробубнил Иезикиэль и отвернулся от Дина, словно не выдержав его ожидающего, молящего взгляда.
Он не был Богом, он даже не был воскрешен Богом, он не был отправлен сюда Богом.
Не только Дин ощущал, что всё чертовски, чертовски неправильно.
Пока Дин поднимался с колен, Зик склонился над телом Бобби, и Дин ощутил слабую тень радости, услышав сдавленный кашель и потрясенное бормотание старика.
Если К… - да откуда же берется в его голове это дурацкое имя? - Зик теперь достаточно силен, чтобы воскресить мертвого, может быть, он способен и на нечто большее?
Дин боялся надеяться на что-то, но не мог не надеяться.
Зик смотрел странно, да черт побери, когда Зик смотрел не странно?..
Очевидно было, ЧЕМ этот раз отличался от остальных – наверное, Зик никогда раньше не видел близко, как люди добровольно отправляют родных в адскую клетку, хотя, Касу и приходилось убивать ради Дина собственных братьев… Можно ли было считать, что это одно и то же?
Словно услышав путаные мысли Дина, ангел вздрогнул, уловив отклик полустертой, но упрямо проявляющейся связи, и отвел взгляд. На его обычно малоподвижном лице отразилось страдание, он нервно стиснул кулаки и прорычал, глядя куда-то вверх:
- Я больше не желаю участвовать в этом подлом обмане! Кастиэль должен вернуться на своё место, а я возвращаюсь на своё!
И исчез в легком шелесте крыльев, так похожем на шорох сухих листьев, поднятых ветром, оставив Дина и Бобби наедине с их скорбью и недоумением.
Кастиэль перестал призывать человека – то ли убедившись, что потуги его тщетны, то ли ощутив, что силы его на исходе. Это вряд ли стоило считать весомым продвижением к цели. На мягкое, но настоятельное предложение сотрудничать, Кастиэль все еще отвечал весьма витиеватыми, но при этом весьма грубыми человеческими формулами отказа.
Это не то, чтобы выводило из себя, но все же уже начинало раздражать.
Винчестер был существом, вредоносностью сравнимым только с вирусами… только вирусу было не под силу поразить ангела, а этот несносный человек в короткое время разъел разум уже двум крылатым братьям.
Послушный и бесхитростный Самандриэль, всегда с почтением относившийся к Кастиэлю и мечтавший вернуть своего бывшего начальника в строй, был в очень короткий срок абсолютно дезориентирован и едва ли не молился на дикого Винчестера, превознося его силу духа, мужество и свободолюбие.
Иезикиэль, считавшийся чётким и последовательным исполнителем, просто хорошим солдатом без особых амбиций, взбунтовался и громогласно требовал освобождения Кастиэля и немедленного воссоединения с его возлюбленным человеком.
Обоих пришлось изолировать, начисто стереть всякие следы их участия в этом весьма энергозатратном проекте и примерно покарать, откорректировав не только память, но и сами линии их существования.
Наивный обожатель бунтарей Самандриэль, своей глупостью раздражавший Наоми гораздо больше, чем Иезикиэль, и признанный ею абсолютно бесполезным, был приговорён пасть во временной петле от руки своего же кумира, заменив собой другую столь же мелкую, но не такую раздражающую сошку. Иезикиэля она решила пока оставить в живых, поместив в карантин, но нельзя было исключать возможности, что того тоже придётся ликвидировать.
Короче, причин для раздражения хватало.
Ко всему прочему, недавно отправленная на смену Иезикиэлю сестра Хейэль, уже несколько дней не выходила на связь.
Хейэль была из самых младших ангелов, причём без малейших перспектив к росту, ибо была бестолкова настолько, что любое задание ей нужно было объяснять трижды. Единственное, что у этого ангела хорошо получалось, это работа с неживыми природными объектами – резьба по скалам и прочие бесполезные вещи. Это внушало надежду, что на чуждой ей территории Хейэль будет действовать строго по её инструкции, а зловредные влияния ядовитого дружка Кастиэля не затронут её вечно юного разума.
Сквозь почти пятилетнюю временную толщу Наоми ощущала, что подчинённая жива. Даже, если можно так сказать, очень жива, что было странно и как-то особенно тревожило.
Наоми нахмурилась и скороговоркой произнесла доступную на данный момент только ей сокращенную формулу вызова. Ткань реальности пошла волной, выдирая для неё требуемую нить, и через секунду братья-привратники втолкнули в чертог Наоми встрёпанную и запыхавшуюся Хейэль.
Девица выглядела так, словно весь преодоленный ею во времени и пространстве путь пробежала бегом, и на лице ее было написано будто бы… недовольство?
- Печать пала в точности как было предписано?- осведомилась Наоми, воздвигая между собой и подчиненной ледяную стену из письменного стола и безразличия к её неуместным эмоциям. – Ты пропустила два условленных выхода на контакт для передачи информации и коррекции изменённых событий, Хейэль. Это недопустимо. Ты отправила Дина в склеп точно в рассчитанное время? У нас нет смещения истории и перекоса по жертвам?
Недоуменно открытый рот, пустые глаза, силящиеся поймать ускользающее воспоминание, и нервно одергивающие пошлую цветастую юбку руки сами по себе были ответом.
Наоми преодолела расстояние до Хейэль одним броском, кажется, по пути распылив стол на атомы, прижала её к стене и, не обращая внимания на негодующий писк, запустила руку под ее измятое платье.
На мерзавке не было нижнего белья, а влага на ее бедрах была ничем иным, как мужским семенем.
- Ты чем занималась все это время, дура?! – прошипела Наоми, в гневе наплевав на то, что это было мало похоже на разумную материнскую строгость. Умение прозревать по прикосновению уже сказало ей, ЧЕМ. А также где, сколько раз и каким способом.
Она вытащила Хейэль из прачечной в момент, когда Винчестер, по его собственному выражению «жарил» ее, нагнув у сушильного автомата. От встающих перед глазами бесстыдных образов Хейэль, с удовольствием и в разных позах принимающей член Винчестера во все подходящие для этого отверстия тела, вессель самой Наоми бросило в жар. Она разжала руки и брезгливо отерла ладонь об одежду маленькой шлюшки.
Хейэль вскинула голову и с вызовом выкрикнула – подумать только, она действительно посмела выкрикнуть - ей в лицо:
- Да, я была с ним! Это называется секс, и я никогда не испытывала ничего лучше! Когда он входил в меня, заполнял собой, это было такое наслаждение! Он говорил мне, что не знает, какой я ангел, но я просто создана, чтобы трахаться!
Наоми отвернулась, пытаясь взять себя в руки и трезво оценить, каких энергетических затрат потребует новая попытка восстановления реальности, и какого наказания заслуживает новоявленная поклонница плотских удовольствий, и уже совсем было хотела позвать привратников, чтобы убрали бесстыдницу прочь с её глаз, как вдруг ее постигло весьма неожиданное наблюдение: из крепко стиснутого кулака Кастиэля стекала струйка крови.
Она плавно повернулась к Хейэль и, добавив в голос сладчайшей патоки, добавила:
- А еще он говорил, что не знает, насколько ты хороший ангел, но твоя «киска» - это что-то невероятное, а твоему ротику гораздо лучше подходит сосать, чем говорить…
- Да, - с пылом подтвердила Хейэль, – Это у меня тоже очень хорошо получается! И… я буду заниматься с ним сексом еще много-много раз, а потом рожу ему нефилимчиков! Дин будет счастлив и будет беспрекословно слушаться Небес!
Она подбоченилась, всем видом выражая мысль: «Вот как я лихо придумала».
- А знаешь, неплохой план, - почти пропела Наоми, с удовольствием представляя себе, как чуть позже распылит тупую самодеятельницу на атомы. – Пойди, передохни. Потом обсудим.
Когда стеклянная дверь неслышно закрылась за Хейэль, Наоми неспешно приблизилась к Кастиэлю, вгляделась в его бледное лицо и склонилась над ним так низко, что могла услышать дыхание его весселя.
- Мне показалось, кое-кто тут тоже готов кое-что обсудить?
Кастиэль дернулся, в очередной бесполезный раз пытаясь отвернуться от Наоми, но снова тугой металлический обруч не дал ему сдвинуть голову даже на полдюйма.
Там, где у людей располагается сердце, ярко пылало чувство, которого надеялся никогда не испытать по отношению к тому, кого любил. Теперь оставалось только молиться, чтобы пылало оно достаточно сильно, и Наоми не уловила другого чувства - того, что Кастиэль не смог бы в себе убить, даже если бы хотел.
Ему придется впустить в себя ее яд, если он хочет освободиться и вновь увидеть Дина.
У него был свой ангел.
Это было не совсем так, как у других людей, которые иногда говорят: ангел-хранитель спас, ангел отвел беду. Его ангел был не придуманный, а самый что ни на есть настоящий. Он вырвал Дина из ада и выжег на его теле клеймо своей огненной пятерней, и Дин был благодарен, что знаком было отмечено плечо, а не какая-нибудь другая часть тела. Сейчас это клеймо было неразличимо, но Дин все равно чувствовал, что оно есть – незримое, невесомое доказательство связи – не с Небесами, гори они огнём, не с высокомерными пернатыми задницами, но с тем, кто стал ему и другом, и братом, и чем-то большим.
Только что-то произошло. Недоразумение, несчастье или намеренная и спланированная подлость.
Его ангел исчез.
Он не приходил на зов, а Дин чувствовал, как меркнет в памяти образ друга. Именно образ, потому что события, пережитые вместе с ангелом, из его памяти не исчезли.
Он помнил, как встретил пернатого, как не дал уничтожить город со всеми его жителями, как уговаривал не убивать малолетнего антихриста, как пытал Аластара по просьбе ангела, как они вместе остановили Люцифера и многое-многое еще… Всё, что им довелось пережить вместе.
Он помнил, как его чертов ангел любил неожиданно исчезать и возникать у него за спиной, пугая до усрачки, помнил его внимательный взгляд, который иногда так смущал, помнил, что пернатый не слишком хорошо понимал шутки и речевые выверты, которые так любил Дин, но очень старался понять...
А вот лица не помнил. Оно распадалось на несколько лиц, как в кривом зеркале, когда у одного тела внезапно отрастает две головы, или посреди физиономии выплывает дополнительная пара глаз или второй нос.
Не помнил тела, хотя, казалось бы, должен был изучить его подробнейшим образом. Им нечасто выпадало побыть наедине, но если выпадало, они использовали эти часы на полную катушку – только одежда да мебель трещали. Воспоминания об этих горячих моментах сжались до гладкости кожи, лихорадочного жара и жгучего желания прикусить, пометить клеймом - моё, как ангел пометил когда-то его самого, вжаться, вплавиться в это тело… И все это было смешано со страхом – вдруг узнают, вдруг не поймут?..
Дин не помнил, какую одежду носил ангел, какого цвета у него были глаза, даже имя его то стиралось, то всплывало, и хотя он чувствовал, что ангел не был обидчивым, мысль о том, что его молитвы слышат, но игнорируют из-за неверно названного имени, иногда закрадывалась в голову Дина.
Он уже начал думать, что ангел исчез совсем, и постепенно выжигает себя из его жизни. Почему? Дин терялся в догадках.
И вдруг ангел объявился – нежданно-негаданно, во время схватки с демонами, в яркой вспышке тёплого света - и Дин испытал такую же короткую и яркую вспышку радости: вот он, все тот же ангел в дурацком плаще цвета легкого кварцевого песка и с глазами цвета неба перед грозой. Но Сэм перебил и мысли, и почти сорвавшееся с губ имя прямым и логичным вопросом: «А где ты, собственно, был?».
Кастиэль отвечал что-то, а радость в сердце Дина медленно гасла. Потому что перед ним снова стоял его ангел, но что-то все еще было НЕ ТАК.
Яд – всегда яд, даже когда он лекарство. Он может убить болезнь, а может излечить больного от самой жизни.
Когда теряешь связь с реальностью, захлебнувшись обрушившимся на тебя потоком истины, лжи и полуправды, так трудно сохранить в целости все то, что надеялся никогда не потерять… Даже если тебе несколько тысяч лет, и ты – ангел.
Кастиэль считал, что достаточно силен, чтобы спрятать свои истинные намерения, а Наоми прочтет его мысли, окутанные багровым шлейфом боли, обиды и гнева, вольет в его разум еще немного яда и ослабит контроль, уверившись, что он послушен. Останется только немного выждать, собраться с силами и в удобный момент вернуть все на круги своя.
Всё оказалось сложнее...
В подвале было темно, как в склепе – по сути, это и был склеп, где было захоронено нечто, не предназначенное для глаз простых смертных. Но для ангела не составило труда найти сундук – защитные знаки не хуже рычащей сторожевой собаки сообщали, что в пыльном сундуке с полустершейся резьбой хранится нечто ценное, и касаться этого ангел не должен, если не хочет остаться без крыльев.
- Бинго! – довольно улыбнулся Дин, когда под нажимом найденного здесь же ржавого ножа, в скважине что-то щелкнуло. Осторожно откинув тяжелую крышку, он посветил фонариком внутрь и убедился, что содержимое ящика соответствует их ожиданиям – табличка, испещренная знаками, похожими на клинопись, лежала на своем месте, и на ней, в отличие от всего остального в этом подвале, не было ни пылинки.
- Я отнесу скрижаль на Небеса, - Кастиэль протянул руку к священному камню.
- Нет, мы отдадим её Кевину, чтобы он перевел, - Дин отодвинулся, как будто желая поближе рассмотреть непонятные знаки на темной каменной поверхности. Он, вроде бы, все еще улыбался, но Кастиэль вдруг почувствовал, что человек натянут как струна.
- Да, конечно, я отнесу ему, так будет быстрее, - быстро согласился ангел, сам не понимая, отчего ощущает такую досаду, и почему ему просто необходимо забрать скрижаль у Дина.
- Да тут же недалеко, - небрежно бросил Дин, незаметно отступая и крепче прижимая к себе каменную табличку. - Мы все равно хотели ему провиант завезти. А ты возвращайся к своей миссии. Очень важно теперь найти вторую половину демонской скрижали.
- Я не могу тебе ее оставить, - тяжело уронил Кастиэль, медленно надвигаясь на Дина.
- Или не хочешь? – глаза Дина нехорошо сузились.
- И то, и другое…
Часть его продолжала недоумевать – почему нет? Это же Дин. Человек – рожденный защищать, человек, которому он доверяет…
- Ты убивал его тысячу раз. Сделай это!
Она сама направила клинок в его руке в грудь первого фантома. Он не смог, хотя фантом, повинуясь воле Наоми, кривил красивое лицо Дина в надменной усмешке и говорил Кастиэлю, как он глуп и бесполезен.
Фантом рухнул, хрипя и захлёбываясь кровью – багровой, совсем настоящей. Кастиэль упал на колени рядом с телом, пытаясь удержать в сознании, что оно не настоящее, что это только иллюзия. Но кровь, запачкавшая его пальцы, была теплой, а меркнущий взгляд умирающего человека принадлежал Дину.
- Он предал тебя, Кастиэль, - мягко сказала Наоми. – Он должен понести наказание.
- Как ты выбрался из Чистилища, Кас? Ты можешь быть со мной честным хоть раз с тех пор, как ты вернулся? - Дин смотрел с тревогой, с болью, пытаясь понять, что происходит с ангелом, он хотел честного ответа, каким бы тот ни был. - Кас, что за ерунда с тобой творится?.. Не делай этого, Кас!
- Сделай это, Кастиэль, - голос Наоми уже не был тёплым. – Этот человек использует тебя. Как оружие, как послушную собачонку, как… подстилку! Ты средство для удовлетворения его грязных похотливых фантазий. Он не ценит тебя. Он не любит тебя. Убей его.
Слова врага не должны ранить – так часто говорил Дин. Враг не может сказать правду, он говорит то, что может причинить боль, потому что слова – это тоже оружие. Ты не подставляешься под пули, не подставляйся и под злое слово. Пропусти его мимо, если не можешь парировать.
Но слова задевают, ранят – так надо, Кастиэлю нужен гнев, нужна боль, чтобы Наоми поверила, чтобы почувствовала себя победительницей…
Дин причинил ему боль, Дин не заметил подмены – он должен понести наказание.
Второй фантом упал, сраженный рукой Кастиэля. Он старался не смотреть в это лицо, потому что это было невыносимо, потому что гнев отступал под волной ужаса – что он наделал? Он убил того, кого любит…
Это только фантом. Фантом. Он выпустит злость, убивая фантомов. Он не убьёт настоящего Дина.
Кас, Борись, это не ты… Борись!
Дин что-то кричал, но смысл его слов ускользал от Кастиэля, потому что две реальности сошлись в одну: пыльный подвал и белая комната Наоми устроили бешеную пляску перед его глазами, встревоженный взгляд Дина в одно мгновение сменялся стальным взглядом той, что хотела стать Матерью всех ангелов. Только мать не пытает и не убивает своих детей.
- Дай своему сосуду сделать то, что ты на самом деле считаешь правильным!
- Я не стану убивать Дина! Что ты со мной сделала?.. Что ты со мной сделала, Наоми?..
- Кто такая Наоми?! – Дин словно выхватил её имя из его разума, хотя на самом деле, конечно, не мог. Должно быть, Кастиэль сам простонал это вслух, потерявшись в смещающихся реальностях. Дин услышал, зацепился, теперь он не успокоится, пока не узнает всё, пока не найдет врага и не заставит за всё ответить…
И это было хорошо…
Ярость постепенно таяла, её вытеснял равнодушие и адский холод – наверное, такой холод сжирал Люцифера изнутри.
Двухсотый Дин проклинал его, пятисотый плакал, цепляясь за плащ Кастиэля, и просил пощадить его, девятисотый сам подставил беззащитное горло для удара и сказал, что прощает, потому что любит…
- Я тебя исправила, Кастиэль. Исправила!
Голос Наоми, неожиданно возвысившийся до неприятно пронзительных нот, врезался в сознание острым клинком, который хотелось выдернуть и отбросить, как беспокоящую занозу.
Кастиэль нанес удар – по столу, разделяющему его и Наоми. Одна из реальностей должна была разбиться, как ненастоящая. Он должен был остаться в какой-то одной из них, чтобы понять, что делать дальше.
Что-то хрустнуло, стеклянная поверхность стола перед его глазами зазмеилась трещинами, и в ту же секунду он услышал, как Дин кричит от боли.
- Хочешь забрать скрижаль? Бери. Но тебе придется меня убить… Бей, трус! – отчаянный вопль Дина отразился от темных стен подвала гулким эхом.
Дин стоял перед ним на коленях, а в руке Кастиэля была вовсе не скрижаль. Он сжимал раздробленную кисть человека.
Дин всегда дразнил врага, провоцировал его, пусть и в ущерб самому себе, на гнев и необдуманные действия, и, следовательно – ошибки… Но разве Кастиэль – враг Дину?
Это – не Дин.
Это фантом. Очередное испытание Наоми.
Он не вырвался на волю. Она не поверила ему и отправила еще одного фантома.
Начала всё заново.
От первого удара у человека лопнула губа, брызнула кровь – теплая, как у самого первого фантома. Второй рассек кожу на лбу, и лицо залило кровью. От третьего удара хрустнула челюсть. Это было хорошо - чем меньше замена будет похожа на настоящего Дина, тем лучше.
Фантом всхлипнул, глотая кровь, но даже не попытался защитить лицо здоровой рукой – только протянул навстречу раскрытую ладонь.
- Кас, это не ты, это не ты.. . Я знаю, ты где-то там, и ты меня слышишь… Мы семья. Ты нужен нам… ты нужен мне…
Клинок зазвенел, упав из его руки на холодные пыльные камни подвального пола.
Где-то там, на Небесах злобной гарпией вопила Наоми, пытаясь заглушить слова, что исходили из глубины сердца раненого человека и, коснувшись не разума но самой благодати Кастиэля, заставили его замереть.
Но еще громче запела Скрижаль, обещая освобождение своему будущему Хранителю, и Кастиэль коснулся её.
И мгла с его глаз пала.
Голос Наоми замолк.
Всё вокруг стало удивительно чётким – и тёмные своды потолка, и серые стены, и скрижаль, которую избитый до полусмерти человек не смог удержать, и сам стоящий на коленях человек, баюкающий у груди сломанную руку.
Кастиэль охнул и качнулся вперед, к Дину. Тот вздрогнул, ожидая нового удара, но все равно не пытался защититься, только смотрел на него мутными от боли глазами.
Ангелы могли исцелять без контакта, но Кастиэль коснулся дрожащими пальцами щеки Дина, в одну секунду окунувшись в его страх и боль, непонимание и обиду.
Дин закрыл глаза, чувствуя, как боль уходит, и все его тело окружает тепло – это были крылья ангела. И он позволил Кастиэлю увидеть больше. Он готов был ответить на просьбу своего ангела, которую тот только собирался произнести:
- Прости меня, Дин.
И тоже молить о прощении.
Солнце вставало, просыпалось и радостно сияло или сонно хмурилось, а потом отправлялось спать в розовой дымке тысяч и тысяч уже прожитых дней.
Время расправляло плечи, встряхивалось, сбрасывая с себя шелуху глупых чужих поправок, исправляло себя само.
Бог, где бы он ни был сейчас, наверняка улыбался – система работала.
Луг, на излёте лета выгоревший почти до соломенной желтизны, даже на закате дышал солнцем, отдавая обратно накопленное за день тепло. Двигатель под капотом Импалы еле слышно потрескивал, остывая.
Человек в кожаной куртке и ангел в потрепанном бежевом плаще сидели рядом, плечом к плечу, попивая пиво и, ожидая возвращения своего третьего товарища, тепло и уютно молчали.
О чём было говорить?
Всё было правильно.
~~~
@темы: СПН-трава, Сверхъестественное, Дин/Кастиэль, Мои фанфики
-
-
11.05.2014 в 17:24За Наоми отдельные ♥♥♥
-
-
11.05.2014 в 17:33Спасибо за оценку)))