Альфа-фея
Название: "Люблю. Помню. Сэм."
Автор: Derek Winslow
Баннер: Alizeya
Пейринг: Дин/Сэм
Рейтинг: R
Жанр: ангст, драма
Таймлайн: конец 3 сезона
Дисклеймер: Признаёмся, мы всё это на ходу сочинили
Предупреждение: смерть персонажа
Саммари: Сэм хоронит Дина.
читать дальше
***
В последние месяцы Сэм часто думал о том, что природа неспроста сделала так, что стареющие люди с их забывчивостью, брюзгливостью, беспомощностью в элементарных вопросах и самых простых бытовых ситуациях постепенно все больше и больше раздражают и утомляют своих близких. Как бы ужасно это ни звучало по отношению к старикам – таким образом природа подготавливает молодых людей к неизбежной потере. Обезболивает что ли...
Потому что наряду с горечью осиротевшие дети или внуки чувствуют и некое облегчение. Всё закончилось: больше не нужно беспокоиться о том, кто годами беспокоился о тебе, не нужно наблюдать, как человек, которого ты помнишь здоровым и полным сил, дряхлеет и превращается в призрак прошлого себя, и не иметь возможности как-то остановить это.
Если бы этого не происходило, боль утраты была бы поистине невыносимой.
- …больно, больно! Дин! Нет! Не трогай!!!
- Придурок! Я же говорил тебе - не прыгай! Не прыгай! Бэтмен не умеет летать сам, этот плащ фигня, а чтобы с высоты прыгать, у него специальная штука есть… в гараже, где Бэтмобиль. Давай руку. Да не эту, болван, здоровую… Эту прижми к груди. Вставай, осторожно только. Вот так. Идём.
- Дин, она… Она так…
- Ну да, подумаешь, сломал, наверно. Помнишь, я ногу ломал в том году? Так вот нога – вот это больно, там кости во какие! А рука что, рука – ерунда. Запихают ее в гипс, и будешь в школу свою драгоценную ходить. Девчонки тебе цветочков розовеньких на гипсе нарисуют. А я тебе нарисую летящего Супермэна и Бэтмэна пешком… вот и моя лошадка. Садись. На раму, не на багажник! Как ты одной рукой держаться-то будешь? Я тебя буду держать, не бойся.
- Папа! Надо папе…
- Он на работе. Только послезавтра обещал быть, помнишь? И то, если удастся… если он сможет быстро заказ выполнить. Мы сами сейчас с тобой до больницы доедем, а то пока пастор Джим до нас доберется… А мы – раз, и там!
Голос Дина твердый и даже сердитый, но в глазах испуг и беспокойство, и боится он не отцовского гнева, он боится за него, маленького Сэмми. Дурацкий костюм Супермэна весь усеян колючками, на щеке царапина, а руки-то, руки! Их будто кошки драли – он лез к брату через кусты, не чувствуя боли, и наверное, молился, как умел еще тогда, в детстве: Боже, пусть этого не будет, верни все назад, верни…
Вот они – те самые руки, что поддерживали и утешали, шлёпали и гладили, давали подзатыльники и утирали слёзы – безжизненные, холодные клочья мертвой плоти. На них не осталось живого места: обезумев от боли, Дин инстинктивно пытался защитить лицо и шею, хотя и понимал, что это бесполезно. Пальцы вывернуты, переломаны все до единого, указательный правой руки висит на тонких нитях сухожилий, двух пальцев попросту нет. Один, безымянный, на котором Дин носил кольцо, откушен по вторую фалангу, а мизинца левой руки нет совсем, от самой ладони. Сэм и Бобби не нашли их, хотя, скорее по привычке, чем из необходимости, вычистили ту самую комнату, чтобы не оставить там ни одного волоска, ни капли крови. Адская гончая унесла с собой трофей, словно кому-то требовалось подтверждение полной и безоговорочной победы над Дином.
В подвале холодно и стоит тяжелый металлический запах крови. Запекшаяся, она отмывается плохо. Куча побуревшей ветоши в коробке у ног Сэма растёт – это не Бог знает какое тряпье, это были чистые белые простыни из шкафа Бобби. Катушка с шовной нитью уменьшается. Кривую иглу Сэм по привычке постоянно кропит виски, время от времени отхлебывая из горлышка.
Меньше, чем отхлёбывал бы Дин. Меньше, чем и Сэм мог бы, учитывая обстоятельства, но если он отключится, кто закончит его работу?..
Всё должно быть как обычно, вплоть до: «Терпи, Дин, не ворчи, Дин, прости, Дин…»
Только Дин молчит, а глаза его открыты и неподвижны.
Сэмми не такой уж ненаблюдательный, и вовсе он не поглощён игрушечным самолётиком. Он видит, как брат изо всех сил старается не сутулиться, а глаза его подозрительно блестят. Наверняка отец опять на него наорал.
- Привет, сучок! – небрежно бросает Дин, плюхаясь на сиденье рядом с ним.
Сэму очень многое хочется спросить, за месяц он почерпнул массу информации из скупых и сердитых реплик отца о заведениях, подобных тому, куда отправили беспутного Дина, и теперь ему хочется получить подтверждение «из первых уст». Били ли брата? Насиловали ли, что бы это ни означало? Заставляли ли мыть туалет зубной щёткой? Морили ли голодом? Запирали ли на ночь в холодном подвале с крысами? Если да, то сколько крыс Дину удалось убить, и сколько раз его покусали? И вообще, что из рассказанного папой было правдой, а что придумано для того, чтобы заставить Сэма слушаться?
Но Дин смотрит на брата, но помимо этого еще и куда-то сквозь него и улыбается как-то… не по-настоящему. И Сэм тихо спрашивает только:
- Ну, как, нормально там было?.. Школа хорошая?
Дин словно отмирает, смеется уже искренне – какой же него глупый младший братец – и вздыхает:
- Такая же, как и везде, отстой! - и с грубоватой нежностью подгребает брата к себе поближе.
Сэм с нарочито недовольным писком валится набок, но, поворчав с минуту для порядка, с удовольствием устраивается у Дина под мышкой. Ему тепло и спокойно, словно это не Дин, а он сам вернулся домой...
Левый бок и левая сторона груди Дина – сплошное кровавое месиво. Кожа и мышцы живота и бедер разорваны на узкие ленты, и швов там потребуется, наверное, не одна тысяча, но слева, там, где еще вчера билось живое и беспокойное сердце его брата, даже некуда воткнуть иглу.
Сэму приходилось штопать много ран и видеть много изуродованных трупов. Он вправлял Дину вывихи и видел человеческие кишки, размотанные по кустам. Выковыривал дробь у брата из-под кожи и старался не отворачиваться, глядя на съеженные альвеолярные пузырьки и распиленные ребра у тел со вскрытой грудиной. Пережимал пальцами поврежденную артерию на Диновом предплечье, пока отец на предельной скорости гнал в больницу, и рассматривал оторванные конечности в моргах …
Сейчас он сам - работник морга, а освежеванное монстром тело на его столе – Дин.
Глаза застилает пелена, и не потому, что работник морга болен, пьян или устал. Сэм хотел бы быть больным, пьяным или усталым, или всё вместе. Готов на всё, что угодно, кроме «здесь и сейчас». Готов на всё, кроме холода этого тела и запаха мертвой крови.
- Сейчас, Дин, я согрею, - бормочет Сэм. – Сейчас…
Металлическая поверхность широкого стола-верстака холодна, как лёд, по сравнению с ней Дин кажется даже тёплым. Будто только что вылез из прохладного душа и забрался под простыню.
Сэм сдвигает брата, освобождая себе место, и натягивает белую ткань выше – чтобы закрыть страшное месиво шрамов. Дин – не пособие по анатомии, не грёбаный Франкенштейн.
Дин – Супермэн.
Дин Бэтмэн.
Дин не умер, он просто спит.
Дин проснётся.
Маленький Сэмми ласково гладит лоб брата и в последний раз прижимается щекой к его плечу.
- Х-ха! – Дин скатывается на свою половину постели и дергает на себя край простыни, придавленный Сэмом. – Дай, оботрусь, туша. Мыться не пойду, устал.
Ещё совсем недавно Сэм начал бы ворчать, что не собирается спать на заляпанных спермой простынях и нюхать Динов пот, настаивать на том, чтобы брат пошёл в душ и снял простыни со второй кровати. Но сейчас он только переворачивается на живот, освобождая покрывало, и молча смотрит, пытаясь впитать не глазами, но памятью каждую мельчайшую деталь: лоб, покрытый блестящей пленкой испарины, весело искрящиеся глаза, заживший шрам на подбородке, широкие плечи, мелкое зернышко родинки чуть ниже татуировки, рядом с соском…
- Что? – Дин чувствует, настораживается мгновенно и так же мгновенно понимает – что, каменеет, вскидывает подбородок.
Сэм чувствует себя виноватым. На короткие минуты брату удалось отвлечься от дамоклова меча, висящего над головой, но он, неловкий, снова напомнил.
- Ну, да, ничего себе тело, - криво ухмыляется Дин в жалкой попытке обратить всё в шутку. – Мне в нём нравилось. Нравится. Жаль, что… А знаешь, ведь меня можно даже не сжигать – призраком или гулем я все равно не стану. Хотя гнить на кладбище среди кучи других костей тоже как-то… Зарой меня просто в лесу где-нибудь.
- Заткнись, - сипло бормочет Сэм. – Мы…
- Да, да, конечно, - кивает Дин. – Найдем выход, я знаю. Спи, мелкий. Будет новое утро, будут и свежие мысли.
Сэм почти проваливается в сон, когда Дин шепчет:
- Сожги меня. Охотников не хоронят.
Так легко было сделать вид, что не слышишь. Настанет новое утро, и Дин сделает вид, что этого разговора не было.
Новое утро встаёт над вершинами деревьев, устремлёнными в высокое равнодушное небо. Поляна посреди леса, выбранного случайным тычком в одно из зелёных пятен на карте, наверное, даже красива. Но Сэм не в состоянии любоваться природой - воспоминания, не успевшие погрузиться в мягкую дымку прошедших десятилетий, ранят, как ножи. Как когти и зубы гончих Ада.
Именно это чувствует Сэм, когда думает о Дине, для которого здесь уже все закончилось, и закончилось слишком рано. Когда опускает в яму простой щелястый сосновый гроб, сколоченный Бобби, постаревшим в одночасье на десять лет, для своего названого сына. Когда бросает на крышку этого гроба первую горсть влажной, пахнущей мхом, лесной земли. Когда ставит на могилу своего брата, не верившего ни в Бога, ни в дьявола, но твёрдо знавшего, что Ад есть, простой деревянный крест.
Сэм старается не думать, что ждёт Дина ТАМ, потому что боится, что тогда рвущая боль в его собственной груди станет еще сильнее. Если бы это могло его убить – то пусть… только Сэм понимает, что не отделается так просто.
Дин отправился в Ад, и в тот же миг Ад пришёл к Сэму.
Они смогут покинуть Ад только вместе.
Может быть, Бобби и начертил на внутренней стороне гроба защитные знаки, но Сэм, взращивая в своей душе слабые ростки надежды, положил в карманы Дина зажигалку и нож.
________
Автор: Derek Winslow
Баннер: Alizeya
Пейринг: Дин/Сэм
Рейтинг: R
Жанр: ангст, драма
Таймлайн: конец 3 сезона
Дисклеймер: Признаёмся, мы всё это на ходу сочинили
Предупреждение: смерть персонажа
Саммари: Сэм хоронит Дина.
читать дальше
***
В последние месяцы Сэм часто думал о том, что природа неспроста сделала так, что стареющие люди с их забывчивостью, брюзгливостью, беспомощностью в элементарных вопросах и самых простых бытовых ситуациях постепенно все больше и больше раздражают и утомляют своих близких. Как бы ужасно это ни звучало по отношению к старикам – таким образом природа подготавливает молодых людей к неизбежной потере. Обезболивает что ли...
Потому что наряду с горечью осиротевшие дети или внуки чувствуют и некое облегчение. Всё закончилось: больше не нужно беспокоиться о том, кто годами беспокоился о тебе, не нужно наблюдать, как человек, которого ты помнишь здоровым и полным сил, дряхлеет и превращается в призрак прошлого себя, и не иметь возможности как-то остановить это.
Если бы этого не происходило, боль утраты была бы поистине невыносимой.
- …больно, больно! Дин! Нет! Не трогай!!!
- Придурок! Я же говорил тебе - не прыгай! Не прыгай! Бэтмен не умеет летать сам, этот плащ фигня, а чтобы с высоты прыгать, у него специальная штука есть… в гараже, где Бэтмобиль. Давай руку. Да не эту, болван, здоровую… Эту прижми к груди. Вставай, осторожно только. Вот так. Идём.
- Дин, она… Она так…
- Ну да, подумаешь, сломал, наверно. Помнишь, я ногу ломал в том году? Так вот нога – вот это больно, там кости во какие! А рука что, рука – ерунда. Запихают ее в гипс, и будешь в школу свою драгоценную ходить. Девчонки тебе цветочков розовеньких на гипсе нарисуют. А я тебе нарисую летящего Супермэна и Бэтмэна пешком… вот и моя лошадка. Садись. На раму, не на багажник! Как ты одной рукой держаться-то будешь? Я тебя буду держать, не бойся.
- Папа! Надо папе…
- Он на работе. Только послезавтра обещал быть, помнишь? И то, если удастся… если он сможет быстро заказ выполнить. Мы сами сейчас с тобой до больницы доедем, а то пока пастор Джим до нас доберется… А мы – раз, и там!
Голос Дина твердый и даже сердитый, но в глазах испуг и беспокойство, и боится он не отцовского гнева, он боится за него, маленького Сэмми. Дурацкий костюм Супермэна весь усеян колючками, на щеке царапина, а руки-то, руки! Их будто кошки драли – он лез к брату через кусты, не чувствуя боли, и наверное, молился, как умел еще тогда, в детстве: Боже, пусть этого не будет, верни все назад, верни…
Вот они – те самые руки, что поддерживали и утешали, шлёпали и гладили, давали подзатыльники и утирали слёзы – безжизненные, холодные клочья мертвой плоти. На них не осталось живого места: обезумев от боли, Дин инстинктивно пытался защитить лицо и шею, хотя и понимал, что это бесполезно. Пальцы вывернуты, переломаны все до единого, указательный правой руки висит на тонких нитях сухожилий, двух пальцев попросту нет. Один, безымянный, на котором Дин носил кольцо, откушен по вторую фалангу, а мизинца левой руки нет совсем, от самой ладони. Сэм и Бобби не нашли их, хотя, скорее по привычке, чем из необходимости, вычистили ту самую комнату, чтобы не оставить там ни одного волоска, ни капли крови. Адская гончая унесла с собой трофей, словно кому-то требовалось подтверждение полной и безоговорочной победы над Дином.
В подвале холодно и стоит тяжелый металлический запах крови. Запекшаяся, она отмывается плохо. Куча побуревшей ветоши в коробке у ног Сэма растёт – это не Бог знает какое тряпье, это были чистые белые простыни из шкафа Бобби. Катушка с шовной нитью уменьшается. Кривую иглу Сэм по привычке постоянно кропит виски, время от времени отхлебывая из горлышка.
Меньше, чем отхлёбывал бы Дин. Меньше, чем и Сэм мог бы, учитывая обстоятельства, но если он отключится, кто закончит его работу?..
Всё должно быть как обычно, вплоть до: «Терпи, Дин, не ворчи, Дин, прости, Дин…»
Только Дин молчит, а глаза его открыты и неподвижны.
Сэмми не такой уж ненаблюдательный, и вовсе он не поглощён игрушечным самолётиком. Он видит, как брат изо всех сил старается не сутулиться, а глаза его подозрительно блестят. Наверняка отец опять на него наорал.
- Привет, сучок! – небрежно бросает Дин, плюхаясь на сиденье рядом с ним.
Сэму очень многое хочется спросить, за месяц он почерпнул массу информации из скупых и сердитых реплик отца о заведениях, подобных тому, куда отправили беспутного Дина, и теперь ему хочется получить подтверждение «из первых уст». Били ли брата? Насиловали ли, что бы это ни означало? Заставляли ли мыть туалет зубной щёткой? Морили ли голодом? Запирали ли на ночь в холодном подвале с крысами? Если да, то сколько крыс Дину удалось убить, и сколько раз его покусали? И вообще, что из рассказанного папой было правдой, а что придумано для того, чтобы заставить Сэма слушаться?
Но Дин смотрит на брата, но помимо этого еще и куда-то сквозь него и улыбается как-то… не по-настоящему. И Сэм тихо спрашивает только:
- Ну, как, нормально там было?.. Школа хорошая?
Дин словно отмирает, смеется уже искренне – какой же него глупый младший братец – и вздыхает:
- Такая же, как и везде, отстой! - и с грубоватой нежностью подгребает брата к себе поближе.
Сэм с нарочито недовольным писком валится набок, но, поворчав с минуту для порядка, с удовольствием устраивается у Дина под мышкой. Ему тепло и спокойно, словно это не Дин, а он сам вернулся домой...
Левый бок и левая сторона груди Дина – сплошное кровавое месиво. Кожа и мышцы живота и бедер разорваны на узкие ленты, и швов там потребуется, наверное, не одна тысяча, но слева, там, где еще вчера билось живое и беспокойное сердце его брата, даже некуда воткнуть иглу.
Сэму приходилось штопать много ран и видеть много изуродованных трупов. Он вправлял Дину вывихи и видел человеческие кишки, размотанные по кустам. Выковыривал дробь у брата из-под кожи и старался не отворачиваться, глядя на съеженные альвеолярные пузырьки и распиленные ребра у тел со вскрытой грудиной. Пережимал пальцами поврежденную артерию на Диновом предплечье, пока отец на предельной скорости гнал в больницу, и рассматривал оторванные конечности в моргах …
Сейчас он сам - работник морга, а освежеванное монстром тело на его столе – Дин.
Глаза застилает пелена, и не потому, что работник морга болен, пьян или устал. Сэм хотел бы быть больным, пьяным или усталым, или всё вместе. Готов на всё, что угодно, кроме «здесь и сейчас». Готов на всё, кроме холода этого тела и запаха мертвой крови.
- Сейчас, Дин, я согрею, - бормочет Сэм. – Сейчас…
Металлическая поверхность широкого стола-верстака холодна, как лёд, по сравнению с ней Дин кажется даже тёплым. Будто только что вылез из прохладного душа и забрался под простыню.
Сэм сдвигает брата, освобождая себе место, и натягивает белую ткань выше – чтобы закрыть страшное месиво шрамов. Дин – не пособие по анатомии, не грёбаный Франкенштейн.
Дин – Супермэн.
Дин Бэтмэн.
Дин не умер, он просто спит.
Дин проснётся.
Маленький Сэмми ласково гладит лоб брата и в последний раз прижимается щекой к его плечу.
- Х-ха! – Дин скатывается на свою половину постели и дергает на себя край простыни, придавленный Сэмом. – Дай, оботрусь, туша. Мыться не пойду, устал.
Ещё совсем недавно Сэм начал бы ворчать, что не собирается спать на заляпанных спермой простынях и нюхать Динов пот, настаивать на том, чтобы брат пошёл в душ и снял простыни со второй кровати. Но сейчас он только переворачивается на живот, освобождая покрывало, и молча смотрит, пытаясь впитать не глазами, но памятью каждую мельчайшую деталь: лоб, покрытый блестящей пленкой испарины, весело искрящиеся глаза, заживший шрам на подбородке, широкие плечи, мелкое зернышко родинки чуть ниже татуировки, рядом с соском…
- Что? – Дин чувствует, настораживается мгновенно и так же мгновенно понимает – что, каменеет, вскидывает подбородок.
Сэм чувствует себя виноватым. На короткие минуты брату удалось отвлечься от дамоклова меча, висящего над головой, но он, неловкий, снова напомнил.
- Ну, да, ничего себе тело, - криво ухмыляется Дин в жалкой попытке обратить всё в шутку. – Мне в нём нравилось. Нравится. Жаль, что… А знаешь, ведь меня можно даже не сжигать – призраком или гулем я все равно не стану. Хотя гнить на кладбище среди кучи других костей тоже как-то… Зарой меня просто в лесу где-нибудь.
- Заткнись, - сипло бормочет Сэм. – Мы…
- Да, да, конечно, - кивает Дин. – Найдем выход, я знаю. Спи, мелкий. Будет новое утро, будут и свежие мысли.
Сэм почти проваливается в сон, когда Дин шепчет:
- Сожги меня. Охотников не хоронят.
Так легко было сделать вид, что не слышишь. Настанет новое утро, и Дин сделает вид, что этого разговора не было.
Новое утро встаёт над вершинами деревьев, устремлёнными в высокое равнодушное небо. Поляна посреди леса, выбранного случайным тычком в одно из зелёных пятен на карте, наверное, даже красива. Но Сэм не в состоянии любоваться природой - воспоминания, не успевшие погрузиться в мягкую дымку прошедших десятилетий, ранят, как ножи. Как когти и зубы гончих Ада.
Именно это чувствует Сэм, когда думает о Дине, для которого здесь уже все закончилось, и закончилось слишком рано. Когда опускает в яму простой щелястый сосновый гроб, сколоченный Бобби, постаревшим в одночасье на десять лет, для своего названого сына. Когда бросает на крышку этого гроба первую горсть влажной, пахнущей мхом, лесной земли. Когда ставит на могилу своего брата, не верившего ни в Бога, ни в дьявола, но твёрдо знавшего, что Ад есть, простой деревянный крест.
Сэм старается не думать, что ждёт Дина ТАМ, потому что боится, что тогда рвущая боль в его собственной груди станет еще сильнее. Если бы это могло его убить – то пусть… только Сэм понимает, что не отделается так просто.
Дин отправился в Ад, и в тот же миг Ад пришёл к Сэму.
Они смогут покинуть Ад только вместе.
Может быть, Бобби и начертил на внутренней стороне гроба защитные знаки, но Сэм, взращивая в своей душе слабые ростки надежды, положил в карманы Дина зажигалку и нож.
________
@темы: СПН-трава, Сверхъестественное, Дин Винчестер, Сэм Винчестер, Мои фанфики
-
-
11.05.2014 в 15:49-
-
11.05.2014 в 15:57-
-
11.05.2014 в 16:04-
-
13.05.2014 в 16:59-
-
13.05.2014 в 18:42