Название: Я, снова я, снова я… или дневник интерна Автор: Derek Winslow
Жанры: детектив, мистика, романс
Пейринг/Персонажи: Дженсен/Джаред , а также реальные и оригинальные персонажи
Рейтинг: PG-13
Саммари (Спойлер: текст задания -"кролика")Один из героев (Дж-1) по профессиональной необходимости (расследование преступления/ий, исследование или лечение) узнает, что второй герой (Дж-2) имеет психическое расстройство, известное, как расслоение личности (диссоциативное расстройство идентичности). В Дж-2 вместе с его сознанием соседствуют другие - личности разного возраста, пола, образования и истории. Они обладают независимыми характерами и сознанием и завладевают телом Дж-2 поочередно. Дж-1 заинтересован в изучении этих личностей и самого Дж-2, чем и занимается, один или в команде любой численности. Постепенно Дж-1 узнает каждую (или почти каждую) личность из живущих в сознании Дж-2, изучает их и описывает (через интервью, описания и характеристики, то есть, так, чтобы все эти личности стали известны читателю). В ходе взаимодействия либо собственная личность Дж-2, либо одна (несколько) из "подселенных" начинает испытывать к Дж-1 романтическое и/или сексуальное влечение, на которое Дж-1 отвечает.
Графическая сцена является пиком развития сюжета. После нее деятельность Дж-1 происходит в том числе и по личным мотивам. Задачей Дж-1 становится излечение Дж-2 или же сведение количества личностей до минимального, а также освобождение Дж-2 из заключения (в тюрьме/лечебнице/другом месте, выбранном автором). Хэппи энд опционален, остается на усмотрение автора.
Дисклеймер: Да Бог с вами!
Баннер мойчитать дальшеСегодня хороший день – я проснулась оттого, что в окно светило солнышко. Я люблю просыпаться так. Лучик щекочет нос, ты чихаешь и просыпаешься. Говорят, это так солнышко веснушки рисует, но на мне почему-то не хочет, только кисточку пробует, может быть потому, что кровать поставили слишком далеко от окна. Надо попросить Красивого, чтобы помог придвинуть поближе. Сегодня хороший день, а в такие дни он всегда приходит. А если не приходит, значит, день не хороший.
Красивый, наверное, спит у самого-самого окна – у него в веснушках и нос, и щеки, и лоб, и уши, и даже на руках у него веснушки. Однажды я спросила, почему его солнышко так сильно любит, что так много на нём нарисовало пятнышек, но Красивый ничего не ответил, только засмеялся. Он хорошо смеётся, и от глаз тогда будто лучики разбегаются.
Красивый всегда приносит мне печенье и жевательных мишек, а еще колу или лимонад в большой бутылке – прячет её под курткой, чтобы сёстры не увидели. Обычно он заглядывает в палату, смотрит на меня, улыбается и так смешно спрашивает: «Лилит?», как будто не видит, что я одна, или делает вид, что не узнаёт – так я выросла за те дни, что мы не виделись. Он всегда зовет меня Лилит, как большую, а не Лили или Лил. Мне это тоже нравится.
А вот как Красивого зовут, я никак не запомню… Вроде бы Джексон, но не совсем так… И не Джейсон. И не Джонсон. А переспрашивать я не хочу, потому что он может обидеться, что я забыла, или подумает, что я глупая. Поэтому про себя я называю его Красивый, а когда хочу позвать, то Джей. Он отзывается.
Он любит смотреть, как я рисую, спрашивает, что я нарисовала, и что это означает… И спрашивает так, будто ему действительно это интересно, а не из вежливости, как другие. Иногда Красивый просит разрешения порисовать вместе со мной, но чаще просто сидит рядом и что-то пишет в своей записной книжке. Мне интересно, что там, но я не спрашиваю. Мне не хочется, чтобы он рассердился, что я лезу не в своё дело, и перестал меня навещать. Когда он приходит, мне сразу верится, что скоро за мной придут, и тот, кто заберет меня домой, будет вот такой же, как Красивый. И день будет хороший.
Объект наблюдения 1.
Девочка, возраст неизвестен, но судя по поведенческим реакциям и особенностям речи, лет 6 или 7. Впрочем, следует сделать поправку на травмирующий опыт, дающий, как правило, задержку в развитии. Она называет только своё имя – Лилит. Фамилия неизвестна.
Характер травмирующего воздействия также выяснить пока не удалось…
Ребенок пугается, оказавшись в замкнутом пространстве, прячет пищу и воду. Особенно воду. В связи с этим возникла первая версия - травма является следствием плохого обращения, но в остальном девочка совершенно не похожа на жертву насилия, достаточно общительна, позитивна, взрослых людей не боится, легко идет на контакт, в том числе и тактильный. Вначале это несколько выбивало меня из равновесия, ни одна из принятых по отношению к исследуемым модель поведения (врач-пациент, сторонний наблюдатель – объект наблюдения) подобного контакта не предполагала…
…в основном Лилит рисует здания. Разные, не какое-то конкретное, объединяет нарисованные объекты только грязно-синий цвет стен. Словно она пытается припомнить, как выглядел какой-то дом, но не может. После того, как рисунок закончен, с той же сосредоточенностью и спокойствием Лилит разрывает его в клочья. Проследить какую-либо связь с её прошлым я пока не смог, но мне кажется, двигаться нужно именно в этом направлении.
…бывают ночи, когда Голод становится невыносимым, и это происходит всё чаще, и не зависит ни от фаз Луны, ни от того, насколько удачно удалось погасить кипящий внутри огонь жажды в прошлый раз.
Просто иногда мимо проходит кто-то… подходящий, и в висках начинает давить, слюна наполняет глотку тягуче-вяжущим вкусом, который есть только жалкое подобие того, что ощущаешь, когда твои зубы впиваются в горло существа, которое потом жалостливо называют жертвой, и вспарывают яремную вену. В этот миг твоё тело счастливо стонет каждой клеткой, получая то, что было ему так нужно… Вкус последнего вздоха, вибрация последнего содрогания тела, которое покидает жизнь, влажный звук, с которым рвётся человеческая плоть – от этого кружится голова…
Подходящей была нежная светловолосая козочка, что приходила раньше. Она так мило вздрагивала, когда я втягивал воздух носом, рассматривая её тоненькое запястье, что оказывалось совсем рядом, когда козочка поправляла подушку на моей кровати. Только вот чтобы ослабить ремни на моих собственных руках, она всегда звала Большого Клиффа. Глупая, трусливая сучка, прячущая свою порочность за ангельской внешностью, не понимала, что уже помечена мной, что она – моя.
Но я ждал. Время – это не то, в чём я испытываю недостаток. Плод должен был созреть для меня, напитаться страхом… И я уже готов был его сорвать, когда вместо светловолосой козочки пришел человек с коричневой тетрадью.
От него не пахло зверем.
От него не пахло жертвой.
Он сел так близко, что я слышал биение его пульса, он смотрел мне в глаза, и я не видел на его лице страха. Он был первым, кто о чём-то меня спросил, не тратя пыл на плевки в лицо и выкрики «Монстр!», и в награду я назвал ему своё имя.
Объект наблюдения 6.
Мужчина средних лет, код опасности по шкале, принятой здесь, красный – львиную долю времени проводит зафиксированным, тем не менее, большая часть персонала может похвастаться шрамами от укусов. Вспышки агрессии часты и продолжительны, чередуются с краткими периодами апатии.
Судя по всему, ассоциирует себя с денверским людоедом Гордоном Уокером, во всяком случае, именно это имя он назвал мне при знакомстве, причём вёл себя при этом так, словно этим оказал мне большую честь. Вне вспышек агрессии манера речи наблюдаемого несколько высокопарна, иногда он пользуется устаревшими речевыми оборотами, реакцией на вскользь упомянутый мной фильм о Ганнибале Лектере было весьма правдоподобное недоумение. Легенда выдерживается чётко и без осечек, наблюдаемый демонстрирует глубокое погружение в реальность присвоенной личности.
Согласно рекомендации доктора Крипке, показана изоляция и медикаментозное лечение, на данный момент ни один из традиционных методов терапии, используемых для социальной адаптации лиц с девиантным поведением, результатов не дали.
…я не могу понять, почему мне не разрешено иметь ноутбук в палате. Здесь не тюрьма, я пришёл сюда добровольно, и никто не мог заметить, что я нарушил режим и прогулялся по коридору после отбоя. Камер в коридоре и палатах на этом этаже нет. Я никого не разбудил, разноцветных пилюль из запертого шкафа на сестринском посту украсть не пытался. Просто посмотрел сквозь стеклянные дверцы, какие имеются препараты и в какой дозировке и почитал лист назначений. На первый взгляд, ничего странного не обнаружилось, но названия некоторых лекарств я бы погуглил. Не пригодится для статьи, так хоть для общего развития...
В общем-то, я и не ожидал, что сразу натолкнусь на что-то подозрительное, но раз уж я застрял здесь на неопределенный срок, можно потратить время с пользой. Конечно, Бивер скорчит кислую мину – дескать, серенькие кадры, грязное бельишко, но что поделать, не каждый день самолеты Аль-Каиды врезаются в наши небоскребы, и Россия не каждую неделю въезжает на бронетранспортерах на территорию бывших союзных государств.
Какой бы избитой ни была тема, от этого места у любого мороз по коже. Хотя бы потому, что как только переступишь порог психиатрической лечебницы, ты – ненормальный. На тебя смотрят тысячи глаз, а стены обрастают тысячами ушей, само это место – одна большая ненормальность. И насколько нормальны те, кто работает здесь?
Доктор Крипке смотрит так, будто видит тебя насквозь, и это не метафора. Насквозь – в смысле, «а вот и ваша селезенка, а вот поджелудочная… Знаете, в моей коллекции не хватает желчного пузыря именно такого оттенка».
Сестра Каммингс с её хитрой улыбочкой и приторными словечками, увешанными бантиками уменьшительно-ласкательных суффиксов: «А вот сию минутку мы скушаем пилюльку, и нам не надо будет надевать смирительненькую рубашечку…»
А Эклз, не к ночи будь помянут? Явно врет, что интерн, совсем он на врача не похож… такие интерны только в сериалах бывают – сидит и с умным видом в допотопном блокноте чирикает, а сам… таких людей томные старые девы в дамских романах вычитывают. Неправдоподобный. Каждое движение – кошачье-плавное, отточенное. Иногда еще подходит с каким-нибудь вопросом и буравит своими огромными глазищами, так что даже неловко делается.
Может, конкурент? Работает, наверняка, на какой-нибудь желтый журнальчик и грезит о тележурналистике, с таким-то лицом, грех в ящик не прорваться… Впрочем, иногда и таким чудикам везет, так что совсем со счетов его сбрасывать не стоит, вдруг у парня есть чутьё? Глядишь, и наведет на какой-нибудь скелет в одном из здешних шкафчиков…
Объект наблюдения 11.
Молодой мужчина, 25-30 лет. Замкнут, подозрителен, проявляет отчетливые признаки депрессии и отчасти даже параноидальных проявлений.
Предпочитает наблюдать за персоналом и другими пациентами издалека, на контакт идет неохотно, информации о себе предоставить не пожелал. Никакой. Не назвал даже имени. Версия о полной либо частичной амнезии, однако, не подтвердилась.
Объект №11 - единственный из всех моих подопечных, кто проявляет стойкий интерес к внешнему миру – пытался получить разрешение на пользование личным компьютером и мобильным телефоном. Когда получил отказ, еще больше замкнулся в себе. Я спросил, не писатель ли он, и принес ему диктофон. Он явно обрадовался возможности делать записи, но более открытой беседы все равно не получилось. На все вопросы объект отвечает не грубо, но уклончиво. Лекарства принимать не отказывается, но есть подозрения, что таблетки после короткого путешествия за щекой отправляются в унитаз.
В последнее время замечаю усиление внимания к моей персоне с его стороны. Разговаривать он по-прежнему не хочет, но следит за мной, как ястреб. Куда бы я не переместился в общей комнате, он следует за мной. Проходя мимо, задевает плечом или локтем, извиняется, буравит взглядом, словно оценивает реакцию, потом краснеет, прячет глаза. Пытался заглянуть в мои записки через плечо. Пришлось вести записи оторванно от наблюдения, это, конечно, не слишком удобно, но пока нет никаких определённых выводов, показывать мою работу кому-то из наблюдаемых было бы преждевременно…
Я почти ощутил связь между этими людьми.
Скоро. Совсем скоро. Но не сейчас.
Дверь легонько скрипнула, пропуская в палату кого-то высокого и бесшумного. Должно быть, это был сон, потому что в такое время все пациенты мирно сопят в своих палатах – либо добровольно, либо под воздействием лекарств. В эту ночь спала даже луна, укрытая покрывалом новолуния.
Это не пение сирены, это просто шепот:
- Джаред?... Джаред?..
Кто это – Джаред? Кто это?
Это что? Ладонь? Теплая, коснулась лица, убрала с влажного лба пряди волос.
- Джаред…
Это я – Джаред?
Пальцы пробежали по пуговицам рубашки, освобождая их из ошейников-петель. Теперь они свободны – им так хорошо… И ему хорошо… и ей хорошо… Шершавые пальцы скользнули по обнажённой коже, обжигая и холодя, рассылая по напряженному телу всплески возбужденной дрожи.
- Детям пора спать… Усыпи Лилит и Гэри, Джаред. Ты это можешь, я знаю.
Лицо. Совсем рядом. Глаза. Яркие, даже в темноте.
Губы. Пухлые, сочные – укусить, ощутить вкус крови, услышать стон.
- Джаред. Запри Гордона.
Голос обволакивал, чуть хрипловатый, тихий, от него волоски на коже поднимались дыбом, но это был, несомненно, приказ.
- Я не боюсь его, Джаред, но ты боишься. Запри его.
Щелкнула, отпуская на волю ремень, сначала одна пряжка, потом другая – и вот уже были свободны руки, чтобы коснуться в ответ, провести кончиком пальца по нижней губе, услышать смешок.
- Джаред.
- Да.
- Мы все еще не одни.
- Ты все еще одет.
Четыре месяца назад этого человека нашли на скамейке в парке. Он то что-то несвязно бормотал, то плакал, иногда застывал неподвижно и в прострации смотрел вдаль, сквозь окружающих его людей, а потом начинал кричать и бросаться на первого встречного. Имя ему было легион. Лилит, Гордон, Джон, Мэри, Эллен, Джаред, Гэри… Всё это был он.
Когда больного с расщепленной личностью привозят в психиатрическую лечебницу его родные, мы хотя бы знаем, с кем имеем дело – кого мы должны взять за руку и извлечь из толпы, чей голос мы должны услышать, выхватив из сонма призрачных голосов.
В этот раз мы не знали ничего, и вытащить истинную личность из-под полутора десятков вторичных, казалось неподъёмной задачей. Конечно, вторичность Лилит, Мэри и Эллен была бесспорной, Гэри был слишком юн, а Гордон Уокер закончил свои дни в газовой камере много лет назад. Однако, тот же самый Гордон имел двойное дно – после полутора месяцев бесед и наблюдений стало очевидно, что перед нами не сам Уокер, а маньяк-имитатор. Помимо него у нас было четверо мужчин, идеально совпадающих с тем, кого мы видели перед собой, по возрасту и возможному роду занятий и еще трое вызывающих некоторые сомнения, но не настолько серьезные, чтобы их можно было отмести сразу.
Крипке передал фото этого человека полиции, оно было разослано по близлежащим городам и городишкам, но никто не опознал в нём свого мужа, брата, отца, сына или друга. Или не захотел опознать. В криминальной базе этого парня тоже не обнаружили.
Понемногу Крипке свел кипучую розыскную деятельность на нет, предоставив всему идти своим чередом, но мне не давал покоя вопрос: что объединяет всех этих людей – разных рас, разного пола, разных занятий?
Всему есть причина, вторичных личностей не покупают в магазине по принципу «вот это мне симпатично, а не побыть ли мне Мартой Стюарт?».
Я стал наблюдать за ним практически круглосуточно, фиксируя индивидуальные проявления каждой личности, собирая по крупицам биографии всех семнадцати, разыскивая малейшую зацепку для идентификации…
Лилит – девочка, которая однажды всё же не порвала свой рисунок, в точности припомнив, каким был дом, под развалинами которого она провела трое суток без воды и пищи рядом с трупом погибшей матери. Её извлекли из завала живой, но она скончалась в больнице, не приходя в сознание.
Гэри – пятнадцатилетний подросток, которого убили и пытались съесть одноклассники из сатанинской секты.
«Гордон Уокер» - сорокалетний мужчина, вдохновленный насильником и убийцей. Застрелен полицейским над телом одной из жертв, изрезанным так, что в этом куске мяса с трудом можно было опознать молодую женщину.
Эллен – женщина, сгоревшая заживо при попытке извлечь тело дочери из перевернувшегося грузовика…
И так далее, и так далее…
Шестнадцать смертей и один человек, объединяющий их все.
Шестнадцать леденящих кровь фотографий и шестнадцать статей, написанных Джаредом Тристаном Падалеки.
Больничная кровать была слишком узкой для двоих крепких мужчин, но думать об этом в процессе было глупо, а после – не хотелось. Зато можно было потереться носом о покрытое легкой пленкой испарины плечо Дженсена, слегка прикусить, а потом прижать к себе крепче, жестче, словно Джаред и не стонал совершенно несолидно вот только сейчас, подчиняясь, уступая чужой силе.
- Гордон!
- А вот и нет.
Тело под рукой заметно расслабилось, зеленые глаза улыбнулись успокоенно.
- Смотри у меня. Не люблю, когда подглядывают.
- Ты всех прогнал.
- Вот и замечательно...
Джаред поерзал, пытаясь натянуть простыню на озябшие пятки.
- Можно спрошу?
Веснушчатый нос смешно сморщился – дескать, что еще за расспросы с утра пораньше, но Джаред извернулся и, вероломно прижав своего ночного гостя к кровати, скользнул подушечками пальцев по его животу, потом вниз, вдоль бедра.
- Ты боишься щекотки. Я знаю, как заставить тебя говорить.
Дженсен криво ухмыльнулся и сдавленно выдохнул:
- А ты уверен, что Гордона здесь нет? Валяй, спрашивай.
- Как ты меня вычислил? Как вообще нашёл?.. Я хочу сказать… Это было нереально.
Дженсен пошевелился, ослабляя захват на своей груди и глядя в потолок сказал почти равнодушно:
- Такая вот ерунда - я в тебя влюбился. А в ненастоящего человека влюбиться нельзя…
Джаред неловко кашлянул, ощущая, как к горлу поднимается колючий ком, потом хохотнул, стремясь разрушить повисшую тишину:
- Ненаучная методика…
- Вся психиатрия лженаука, а этот метод, по крайней мере, работает, - фыркнул Дженсен, и, приподнявшись на локте, наконец, снова взглянул прямо. – Ведь работает?
Джаред кивнул, и дурачась, ласково боднул Дженсена в плечо.
- Ладно, телёнок, спи… - лениво пробормотал тот. – Мне скоро уйти будет нужно… Я тебе тут оставлю кое-что, на тумбочке. Обещай, что прочтёшь потом, утром…
- Мистер Падалеки! – доктор Крипке расплылся в самой дружелюбной улыбке, и даже сделал движение, словно намереваясь выбраться из-за своего монументального стола и обнять пациента, так порадовавшего его положительной динамикой на пути излечения. Однако, видимо оценил, насколько нелепо и неуклюже будут выглядеть дружеские объятия при такой разнице в росте, и остался на месте.
- Присаживайтесь! Рад видеть вас таким…
- Нормальным? – ухмыльнулся Джаред, осторожно устраиваясь на самом краешке хлипкой конструкции, которая по чистому недоразумению называлась креслом и была явно не предназначена для людей его габаритов.
Крипке добродушно хохотнул в поддержание непринужденной атмосферы, но комментировать реплику пациента, пусть уже и покидающего клинику, не стал.
- Как вам ваша прощальная вечеринка?
- Канапе с ватными палочками от сестры Каммингс – это нечто. Впрочем, я понимаю, в руках Себастьяна и Миши даже ватные палочки небезопасны, - Джаред фыркнул и тут же опасливо прислушался к недовольно скрипнувшему под ним креслу.
Доктор покивал с видом «да, конечно, хорошо, что вы всё сами понимаете», но на мгновение Джаред уловил в его глазах момент неуверенности – Крипке явно не сразу вспомнил, о ком шла речь. Его короткие пальцы с неровными обгрызенными ногтями побарабанили по столу, повертели дорогой паркер, потом отложили в сторону и сцепились в аккуратный замок.
- Мистер Падалеки… Джаред, я хочу поговорить с вами серьёзно…
Джаред напрягся – на его памяти ничем хорошим разговор с подобным вступлением никогда не заканчивался.
- Вместе с вашей картой при выписке вы получите список рекомендаций. Многое из этого списка вы знаете сами, упражнения на расслабление и концентрацию вы выполняли на групповой терапии, так что я полагаю, в этом не будет никакой сложности. Кроме этого я дам вам координаты доктора Гэмбл – она будет наблюдать вас и консультировать ближайшие полгода…
Джаред медленно выдохнул – выписка не откладывалась, а это было единственное, что его волновало. Упражнения и периодические визиты к доктору Гэмбл не казались слишком высокой ценой за возможность выйти из этих стен.
- Признаюсь, ваш случай - один из самых сложных в моей практике, и наступил такой момент, когда я почти готов был признать его безнадёжным и сдаться. Поддерживать вас в более или менее стабильном состоянии и перестать пытаться вернуть к нормальной жизни, - смешное лицо доктора стало внезапно очень серьезным. – К сожалению, человеческий разум – один из самых сложных механизмов, а чтобы вернуть механизм к работе, надо знать, как он устроен. А мы до сих пор знаем не все. С вами мы испробовали почти все средства, известные современной психопатологии, но что именно стало для вас переломным моментом, для меня загадка. Может быть, мне не стоило говорить об этом вам, журналисту, может быть, это непрофессионально…
Джаред опустил голову.
- …но я рад за вас. И готов поблагодарить даже призрачного интерна Эклза, если вы обрели целостность благодаря его расположению. Даже если завтра в вашем еженедельнике появится разгромная статья о нашей несостоятельности, - Крипке улыбнулся, на этот раз как-то беспомощно, но это была самая искренняя улыбка в его обширном арсенале.
- Что? – Джаред подался вперед, уже не обращая внимания на протестующий стон кресла. – Как вы сказали? Призрачный интерн?..
- Я думал, вы слышали местную легенду, - пожал плечами Крипке. – Лет двадцать назад, еще до моего прихода сюда, работал в Джунипер Хилл очень талантливый молодой человек. Звали его… то ли Джексон, то ли Джейсон Эклз. Говорят, умница был невероятный и красавец, каких мало. Всё у него получалось - успокаивал буйных, утешал суицидальных, открывал замкнутых… Ну, как всегда в легендах говорят. А однажды просто пропал. Говорили, будто сблизился он слишком с одним пациентом, а тот его однажды в припадке убил и зарыл тело где-то в подвалах. Никакого тела, конечно, не нашли, но легенда ходит. Пациенты говорят – кто понравится интерну Эклзу, обязательно выздоровеет, даже если случай безнадёжный. Всем хочется на что-то надеяться. Это – не худший вариант…
Осторожно придержав тяжелую дверь, Джаред вышел на крыльцо, остановился у верхней ступени, поднял голову, подставляя лицо лучам апрельского солнца, и вдохнул полной грудью. Скоро должен был подойти автобус, но ждать не хотелось. Он обернулся, в последний раз посмотреть на уныло-серые стены клиники с темными окнами, из которых вслед ему никто не махал - все бывшие товарищи по несчастью простились с ним еще после завтрака, и почти все наверняка забудут его раньше, чем подадут ужин.
Джаред улыбнулся, поправил на плече сумку, в которой среди его вещей, маня неразгаданной тайной, лежала тетрадь в потертом коричневом переплёте, и зашагал прочь.
На ярко освещённых ступенях, словно из солнечных лучей соткался невидимый никем высокий широкоплечий силуэт. Молодой мужчина поднял ладонь, прикрывая глаза от слепящего света, и с улыбкой провожал взглядом удаляющегося Джареда.
День был хороший.